Джон Диане спуска не давал. Он помнил наставления, что надо себя вести хорошо и прилично, и что донимать взрослых чересчур большим количеством вопросов, тоже знал очень хорошо. Но всё как-то само собой выходило. Наивно было ждать от Джонатана Кента смирения, когда целое настоящее путешествие. Без приключений, как у них с Карой всегда случалось, по крайней мере, пока, но тоже очень неплохо. Jon Kent

- Ты мог меня убить, но не сделал этого, лишь устранил цель, - признала Наташа. - Это больше, на что можно было бы рассчитывать. И означало, что в той или иной степени, но все они обходили систему. Находили лазейки и оправдания, какими бы они не были. Какое-то время Наталья самодовольно думала, что это её повышенная живучесть. А потом пришел опыт: как дерутся враги, как дерутся на смерть, как дерутся театрально, как дерутся для отвлечения внимания. Нет, это не она живучая - это ей позволили жить. Может, Баки будет проще жить с этой мыслью. Natalia Romanova

Хотя на самом деле веселого в этом было мало. Один был могущественным царем, добрым и справедливым, но как родитель… как родитель он поступал зачастую странно, всё чаще и чаще раня своих детей вместо того чтобы поддержать их. Всеотец вовсе не был глупцом, скорее всего у него был какой-то план, какая-то цель. Вот только Сигюн было не постичь ни мудрых целей, ни тайных планов. Ее сердце просто болело за детей, на чьи плечи легло исполнение царской воли: за Локи, за Тора. И даже за Хелу. Sigyn

Но, к прочему, Фрост не чувствовала ничего и ни к кому и даже порой не различала своих жертв на женщин и мужчин, ей нужна была просто их энергия. Но Фрост и правда восхищалась тем, как Эмма разбирается со встретившимися на их пути охранниками. Они были похожи, обе властные, знающие, что им нужно и идущие к своей цели Ледяные Королевы. Чертовски крутая команда… но команда ли? Caitlin Snow

Человеческая природа удивительна и многогранна, почему-то имея свойство направлять все самое многообещающее в то, что способно уничтожать других людей; в итоге - самих себя. И даже он, Капитан Америка, не являлся исключением данного правила: просто моральная составляющая исходного материала оказалась лучше, чем полагалось машинам для убийств, и "появиться" ему посчастливилось во время, когда мораль и символ были куда важнее бесстрастного убийцы. Steven Rogers

Гор и Хатхор
гостевая книгаправила проектасписок ролейнужные персонажиакция недели точки стартаfaqхочу к вам
Добро пожаловать на борт!
Обновление дизайна!
способно уничтожать других людей; в итоге - самих себя. И даже он, Капитан Америка, не являлся исключением данного правила
Человеческая природа удивительна и многогранна, почему-то имея свойство направлять все самое многообещающее в то, что

flycross

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » flycross » I Write Sins Not Tragedies » Tranquility Base Hotel & Casino [ forever + hotel artemis ]


Tranquility Base Hotel & Casino [ forever + hotel artemis ]

Сообщений 1 страница 28 из 28

1

[ forever + hotel artemis ]
Tranquility Base Hotel  & Casino
have you ever spent a generation trying to figure that one out?

http://funkyimg.com/i/2Nsnn.png


участники
Adam // Acapulco

декорации
2028, Los Angeles

Снова и снова. И снова. И снова. И –
Но что ты будешь делать, если эта схема вдруг внезапно даст сбой? Статичное состояние беспросветной подвешенности во всех мыслимых и немыслимых смыслах.
И ты еще никогда в своей бесконечной жизни настолько сильно не мечтал о смерти.

[nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a20-ounce sirlion.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon]

Отредактировано Dale Cooper (2019-03-29 22:29:50)

+1

2

И когда он понимает, что левый глаз на самом деле видит как-то расплывчато и кусками, масштабы свалившегося на его голову пиздеца предстают во всей красе.

По правде говоря, ему хочется орать и крушить все подряд в этом чертовом номере, насквозь пропахшим каким-то тошнотворно-приторными ароматическими свечками – но проблема в том, что такой же тошнотворный запах лекарств не скроешь ничем. Это самая ужасная смесь запахов, которую ему когда-либо приходилось ощущать своими рецепторами.
Ему действительно хотелось бы орать и крушить – но на это элементарно нет сил, потому что ему, кажется, вкатили лошадиную дозу седативов. Еще бы ему не вкатили – лицо собирали буквально по частям.

Поэтому все, что ему остается – это пялиться застывшим взглядом в мерцающий телек, пассивно злиться на вес мир и изо всех сил пытаться не рефлексировать о том, как же он докатился до такого.
Он, Манфред Стоун.
Ах, нет, прошу прощения – Акапулько.

Правило №7в пределах отеля используются только кодовые имена.

И ему досталось Акапулько. Он даже не знает, где эта дыра находится, но уже по одному звучанию может понять, что там так себе. Звучит, конечно, очень привлекательно, но он уже может почувствовать запах подгнивающей рыбы с рынка, палящее солнце, готовое прожечь насквозь, и кричащую нищету, тщетно замаскированную цветастыми фасадами миловидных на первый взгляд зданий.

Похрен на кодовые имена – к такому он привыкший, это его совершенно не парит. Хоть Зимбабве или Гондурас – вообще насрать.
А вот, что его беспокоит сильнее, так это весь отель в целом, эти почти тюремные порядки и эта стремная медсестра. А еще – остальные постояльцы, которые могут оказаться просто законченными отморозками, которым будет совершенно все равно на любые правила в принципе. Не то, чтобы сам Манфред святоша и невинная овечка – но с отморозками все равно как-то не хочется пересекаться лишний раз, чисто чтобы ни во что не влипнуть.
Он же все-таки не какой-то там киллер или убийца – он почти бизнесмен, черт возьми. В такое суровое время каждый выживает, как умеет.
И потому Манфред очень сомневается, что правило №3любое оружие категорически запрещено – будет так уж беспрекословно принято во внимание. У него самого-то все забрали подчистую – не то, чтобы у него был при себе целый набор оружия на все случаи жизни. Он все же надеется, что ему все вернут, когда он отсюда свалит.

А он свалит. Пропьет эти чертовы таблетки – и обязательно свалит, так далеко, насколько только сможет. Подальше от этого вонючего Лос-Анджелеса, подальше от этих бунтующих придурков.
Манфред Стоун больше не облажается настолько жестко – с глазом, конечно, случился облом, но, по крайней мере, у него теперь есть брутальный шрам на половину лица. Манфред пока что не в курсе, как там обстоят дела со зрачком, но, судя по всему, выглядит он тоже не менее жутко. Стрелять, конечно, будет теперь неудобно – он и раньше был не самым лучшим стрелком. Но с другой стороны, это хотя бы выглядит внушительно и даже немного устрашающе? Наверное.
Ладно, к черту – все могло быть и хуже. Это мог быть не глаз, а рука или нога – если так подумать, он вообще легко отделался.

Всего лишь пара-тройка дней – и он свалит отсюда. Свяжется с кем надо, вызовет себе чертов вертолет – и свалит куда-нибудь далеко-далеко. Манфред пока еще не придумал, куда именно, но у него есть время, чтобы окончательно решить. Черта с два он задержится в Лос-Анджелесе.
А еще – чтобы свыкнуться с тем, что теперь он видит примерно на тридцать процентов меньше, чем раньше.

Благо, что где-то спустя час ему приносят его одежду – этот халат уже порядком осточертел, да и бог знает, кто его носил до этого.
По крайней мере, в своей одежде Манфред себя чувствует более собой – и насрать на шрамы, насрать на частично видящий глаз.

Все могло быть и хуже.
Верно же?


– Приятель, я не уверен, что верно тебя расслышал. Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Я тебе не приятель – это во-первых, – нарочито спокойно отзывается голос на том конце провода – благо, что тут есть телефон и им даже можно пользоваться. Пятнадцать минут в день в строго отведенный час с пяти до шести. – А, во-вторых, дорогуша, все ты верно расслышал. Этот парень значится под именем Рим – думаю, тебе не составит труда найти его номер. А настоящее имя тебе знать и не нужно. Так что вперед – если все еще хочешь выбраться из этой дыры целым и относительно невредимым – как там твой глаз поживает, кстати?
– Просто охрененно, спасибо, – едким голосом отзывается Акапульно, сжимая трубку так, что, кажется, пластик вот-вот пойдет трещинами. – И как я интересно это сделаю, а? У меня все отобрали…
– Ну, детка, прояви изобретательность? Может, я еще сам за тебя все сделать должен? – от этих мурлыкающих интонаций в голосе уже начинает подташнивать – а, может, еще и потому, что Манфред сегодня пропустил прием лекарств. Да похрен уже, на самом деле. – За все нужно платить, дорогуша – так что, считай это авансом, окей? А уж я в долгу не останусь. У тебя есть два дня.
– Стоп, я… – начинает Акапулько, но в ответ ему звучат одни лишь безразличные гудки.

Он опускает трубку на рычаг с такой силой, что едва не выламывает весь допотопный телефон к чертям.

Просто ох-ре-ни-тель-но. Блеск.
Судя по всему, на старости лет Король Волков окончательно поехал кукухой.

Окей, что имеется?
Некий парень, находящийся в «Артемиде» по кодовым именем Рим. И находится он тут, по всей видимости, на каком-то особом положении, потому что иначе не привлек бы столько много внимания.
И этого самого парня под кодовым именем Рим нужно грохнуть.
Здесь. В «Артемиде». Где не разрешено оружие и чье правило №1 однозначно гласит – не  убивать других постояльцев.

По правде говоря, вся концепция правил в том месте, где 24/7 тусуются одни преступники, изначально была обречена на провал, но каким-то же образом этот отель просуществовал двадцать два года? Охренеть просто, на что он подписался?

Рим.
Акапулько ни разу его не видел за те несколько дней, что ему пришлось тут пробыть. Возможно, просто они каким-то магическим образом не пересекались? Что крайне сомнительно, по правде говоря.
И теперь Манфреду нужно его прикончить – а иначе, как только он выйдет за порог этого гребанного отеля, он на все двести процентов не жилец. Старик не сказал это прямо – он никогда не говорит – но этот вполне однозначный подтекст отчетливо читался между строк, тут даже не нужно прилагать особых усилий.

Два дня.
Два дня, за которые ему нужно спланировать убийство в том месте, где запрещено оружие и убийство постояльцев (что за воистину ужасное место, поскорее бы отсюда свалить).

Левый глаз дергается в нервном тике – хотя, возможно, это всего лишь судорога. [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a20-ounce sirlion.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

3

Секунды сливаются в минуты, минуты сливаются в часы, часы - в дни. Через двести лет ты перестаёшь это чувствовать, через две тысячи сама концепция времени кажется тебе чем-то до отвращения относительным - ох, если бы Эйнштейн вообще знал, о чём говорил. И это при условии, что ты двигаешься, существуешь, мыслишь. Плаваешь в этом густом, словно патока, слегка переменчивом, но в целом до зубного скрежета одинаковом потоке всего. Через пятнадцать же лет абсолютного стазиса теряется всякое ощущение даже пространства, ты словно бы начисто перестаёшь существовать, замирая в едином положении, едином состоянии, энтропия, достигшая высшей своей точки и замершая. Тепловая смерть его маленькой личной вселенной.

Физическое состояние - почти идеально.
Если не считать полного паралича всего его тела за исключением - как иронично - глаз. Вверх-вниз, вправо-влево, вот и всё, что может пошевелиться в нём и как. Некоторые сиделки - а у него их была за это время целая прорва (не то чтобы он пытался считать) - пользовались этим, чтобы хоть как-то общаться, но большинство воспринимало его как овощ, коматозника с открытыми глазами, и обращалась с ним соответственно. То есть - никак. Нет, они следили за его телом, ухаживали. И качество этого ухода самым тщательным образом с самыми отвратительными придирками проверял раз в месяц дотошный судмедэксперт Генри Морган - только попробуй тут облажаться. Адам должен был чувствовать себя на миллион. Адам должен был быть в порядке. Состояние Адама не могло ухудшиться. Адам ни в коем случае не должен был умереть.


Идёт время и держать в больнице его становится накладно: сомнения порождают вопросы, вопросы могут привести к тому, что люди начнут совать нос. Как объяснить им, что на больничной койки лежит древний, как мир, наглухо поехавший психопат и маньяк, который - дай ему волю - вырежет подчистую пол Манхэттена и даже не моргнёт? Задача стоит нетривиальная, меры требуются решительные. К счастью, у Моргана есть контакты, есть деньги, есть умение уговорить, проникнуть в голову и повернуть ситуацию в нужное ему русло. "Артемис" к тому моменту уже существует, и его остаётся только найти.

В таких местах не принято задавать вопросы - в них всё решает чек с большим количеством нулей и репутация. Простейший, но строгий и весьма однозначный свод правил связывает постояльцев по рукам и ногам, не позволяя им вмешиваться в дела друг друга. Организация и строгое форсирование всех постулатов, жёсткая, а порой и жестокая - с таким контингентом просто нельзя иначе - система наказаний держит их в узде и на протяжении почти двух десятков лет обеспечивает этому заведению максимальную стабильность в стремительно катящемся ко всем чертям мире.

Морган не приходит уже какое-то время, возможно, скоро иссякнет и тот поток денежных средств, что держит его на плаву, а комнату с кодовым именем Рим - постоянно оккупированной VIP-клиентом, вычеркнутой из доступного списка и помеченной для особого обслуживания. Однако Адам уже давно не в может это отследить и хотя бы отдалённо забеспокоиться. Его сухие глаза давно потеряли большую часть зрения из-за осложнений - постоянные воспаления, язвы нескольких типов, нерегулярное лечение сделали своё дело. Его и без того надломленное сознание помутнело ещё больше, расщепившись в конечном итоге и осев густым осадком на дно окружающего его лимбо. Адам не уверен, что он жив. Адам не уверен, что он есть. Адам не уверен, кто он. Что есть он, и кто такой Адам в те дни, когда он помнит это имя?

Возможно, его дни подходят к концу. Возможно, рано или поздно настанет момент, когда его кинет очередная медсестра, или тем, кто привык закрывать глаза на вечную недоступность номера Рим наконец всё осточертеет. Возможно, скоро самому "Артемису" придёт бесславный конец - кто знает?

Но Адам не в состоянии это оценить, не в состоянии этого бояться - концепция страха, паники и душевной боли окончательно истёрлась из его мечущегося в узком пространстве черепной коробки сознания где-то на пятый год. Сточилась о пустоту, о тишину, о безразличие, об одиночество, об обречённость. У него есть только боль физическая - в основном в глазах - в те дни, когда он неожиданно вспоминает, что может что-то чувствовать, когда туман в голове - на потолке над ним - слегка развеивается и сквозь него проглядывает давно забытая тень осознанности. В основном же он просто "живой" труп. Император Человечества на Золотом Троне, от которого не осталось даже воспоминания о его былой личности и сияющем великолепии, его силе и остроте ума.

"Артемису" недолго остаётся быть его склепом. Но откуда Адаму об этом знать?
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://s7.uploads.ru/CexuV.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

4

Наверное, для начала ему нужен какой-нибудь план, да?
И Манфред с удовольствием изобрел бы какой-нибудь изощренный план побега из этой дыры, если бы перед ним не стояла вполне себе реальная проблема облажаться по полной – как только он окажется за порогом этого чертового отеля.
Например – оказаться немного мертвым. И вовсе не от рук бунтовщиков, которым, на самом деле, совершенно пофиг, на ком срываться. По правде говоря, Акапулько с радостью бы предпочел умереть в каком-нибудь вооруженном столкновении.

Но так-то у него нет особых вариантов.
А, значит, ему все еще нужен план.

Будь ситуация несколько иной, он бы уже давно перепоручил кому-нибудь это крайне пыльное дело – но сейчас такого варианта нет. И Манфреду придется каким-то непостижимым образом изворачиваться, чтобы замочить какого-то непонятного хрена в месте, где фиг найдешь какое-нибудь оружие.
Облом еще в том, что даже и не разузнаешь ни у кого про этого парня из номера «Рим». Это же будет, мать его, слишком подозрительно.

И потому первые сутки Манфред тратит на то, чтобы хотя бы разузнать, как этот загадочный Рим выглядит.
Не то, чтобы он очень в этом преуспевает.
Акапулько тратит полдня, тусуясь неподалеку возле номера, стараясь при этом слишком сильно не светиться – что достаточно проблематично, между прочим. Но за все эти полдня он всего лишь несколько раз видит медсестру – не ту стремную, а другую, помоложе и гораздо симпатичнее – которая ходит туда-сюда, задерживаясь в номере Рим где-то примерно минут на двадцать каждый раз.

Он что там, совсем овощ, что ли? Или просто не хочет контактировать лишний раз с местным населением?
По правде говоря, Акапулько тоже старается по максимуму избегать остальных постояльцев, потому что на кой черт они ему сдались, в самом-то деле. Однако, судя по всему, придется изменить своему собственному правилу.

– Что-то тут не шибко много народу, да? Или все просто ныкаются по своим номерам?

Честно говоря, при любых других обстоятельствах Манфред бы ни в жизнь не стал завязывать светскую беседу с таким отбитым бугаем – как его там? Эверест? Ну просто попадание десять из десяти, лучше и не назовешь.

– Ну, приятель, тут и не санаторий, – пожав плечами, отвечает Эверест, на секунду отвлекаясь от заполнения каких-то бланков. Учитывая его габариты, выглядит он за стойкой регистрации очень даже комично – правда, угорать над таким себе дороже. – Здесь народ надолго не задерживается – приходят в чувства и сваливают как можно скорее.
– Да я сам тоже поторчу тут еще денек и только меня тут и видели, – фыркнув, отзывается Акапулько, наматывая на палец бахрому своего шарфа, который чудом остался в целости и сохранности. – А кстати, что там с парнем из номера Рим? Я бы тоже хотел, чтобы ко мне захаживала почаще какая-нибудь молоденькая медсестричка – если ты понимаешь, о чем я.

Эверест обращает на Манфред взгляд, который, кажется, может раскрошить настоящую гору Эверест в пыль – но Акапулько смотрит на него так же невозмутимо и нагло, как умеет только он.

– Мы не раскрываем информацию о постояльцах, – каменным голосом отвечает Эверест. – Раз уж к Риму заходит медсестра, значит, того требует его текущее состояние.
– Ну понятно, – пожимает плечами Манфред, отлипая от стойки и решая больше не пытать бугая.

Да уж, не то чтобы очень информативно.
Но хотя бы можно примерно прикинуть, что текущее состояние этого Рима не позволяет ему совершать изощренные телодвижения – раз уж тот даже за пределы номера не выходит.

В конце концов, может, это тот самый случай, когда план будет абсолютно бесполезен?
Так-то, на самом деле, у Акапулько со всех сторон варианты не то чтобы очень обнадеживающие – либо его грохнут люди Волка, когда он сунет нос из отеля, отказавшись выполнять условие, либо его грохнут работники отеля при попытке грохнуть другого пациента.
Чего он тогда парится, действительно.

Если уж ему в любом случае помирать, то лучше сделать это побыстрее – зачем тянуть?
Нет, конечно, Манфред Стоун не из тех, кто тут же сложит лапки – щас, ага. У него еще есть пути отступления – пусть они и не вполне эффективные, и Король Волков все равно до него доберется, но это не значит, что он не будет пытаться вовсе?

И все же.
Пробраться в номер «Рим» Акапулько решает той же ночью.
Из возможных орудий убийства – собственный шарф, которым гипотетически можно придушить (между прочим, от GUCCI – возможно, одно из самых дорогих и элегантных средств убийства), и казенный столовый нож, который, на самом деле, бесполезен от слова совсем, но хотя бы вселяет какое-то успокоение своим наличием.

Сумка с немногочисленными вещами уже заблаговременно сложена и находится в относительной доступности – чтобы сразу рвануть и бежать. Похрен на оружие – он же, черт возьми, Манфред Стоун, он добудет себе все, что угодно. Ему главное по-тихому все сделать и так же по-тихому смыться – а потом уже отчитаться Волку и, наконец, свалить.

Карточку от номера Акапулько удачно стащил еще накануне – «случайно» столкнувшись в коридоре с медсестрой, когда та как раз выходила из номера. Лучшие десять секунд за последние крайне дерьмовые несколько дней.

Он только надеется, что ночью никто не будет шариться по коридорам – но, кажется, в такое время все действительно предпочитаю спать, надо же.
Замок все равно щелкает как будто бы слишком громко, когда Манфред прикладывает карточку к датчику.

Первое, что видит Акапулько, зайдя в номер – это, конечно, черт возьми, Колизей во всю стену, так оригинально, что можно спятить. А потом взгляд сам собой приковывается к кровати и расположенным сбоку от нее приборам, которые издают мерные пикающие звуки и гудение. И от этих самых приборов тянутся трубки к уже самому пациенту, лежащему на койке – видимо, тот самый Рим собственной персоной, а кто же еще?

Оу, даже так, – не сдержавшись, выпаливает вслух Манфред, облизывая губы и подходя ближе – как будто бы его кто-то собирается останавливать, в самом деле.
Хочется нервно рассмеяться – и Акапулько смеется. Только зря нож с собой брал.

Ему отчасти кажется, что где-то тут есть подвох – но какой может быть подвох в полностью обездвиженном парне, который и дышать-то сам не в состоянии, судя по всему.
Может, это такая шутка? Хотя, из Волка шутник так себе, конечно.

– Ну, конечно, это все упрощает, – продолжая рассуждать вслух, произносит Манфред, беззастенчиво разглядывая лежащего на койке парня – он даже не уверен в том, может ли тот его слышать, но по движению глаз все-таки, кажется, что да. Видок, конечно, жуткий – хотя, если абстрагироваться от наличия всех этих стремных трубок и приборов, внешность у этого бедолаги очень приметная. Запоминающаяся.
– Вот уж не знаю, что с тобой случилось, приятель, – усмехнувшись, начинает Акапулько, прохаживаясь вокруг койки. – Но, походу, даже в таком состоянии ты успел кому-то перейти дорогу – уж извините за каламбур и все такое!

Да ему только и нужно, что выдернуть все тут из розетки – можно даже не заморачиваться и не марать свой шарф.
Это, черт возьми, слишком просто – но кто Манфред такой, чтобы жаловаться в своем нынешнем положении? [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

Отредактировано Dale Cooper (2019-04-07 01:25:38)

+1

5

Ощущения от собственного тела?
Онемение. Пустота там, где, по идее, должны ощущаться все его части - руки, ноги, голова. Вы никогда не задумываетесь о фоновом присутствии каждой своей части, пока не потеряете её. Что происходит, когда теряется всё тело? Когда ты остаёшься лишь чистым сознанием, мозгом в банке из мяса и костей, как герой какого-нибудь третьесортного фантастического романа середины двадцатого века? Только те хотя бы могли говорить, имели собеседников и цели, в некоторых случаях даже становились главными злодеями этого своеобразного повествования.

Адам нем, обездвижен и почти слеп.
Его тело - лишь каркас для личности, давно распавшейся на мельчайшие составляющие - обрывки ассоциаций и воспоминаний, вспышки эмоций и мыслей, возникающих из ниоткуда и неожиданно обрывающихся, вновь исчезая в никуда. Мозг работает на электрических импульсах, и больше всего это напоминает редкие всполохи молний в грозовом небе.

Он не ощущает времени и давно оставил попытки ориентироваться в нём хотя бы по приходам медсестёр. По правде говоря, у том, что с большой натяжкой можно ещё попытаться назвать его самосознанием, нет уверенности в том, что он что-то решал. Просто забыл. Устал. Однажды в очередной раз уснул и уже не проснулся: ему насильно открыли глаза, закапали и забыли - помнили ли о нём хоть когда-то? Как о существе с именем, а не о тушке, которую периодически надо проверять и переворачивать. А если помнили, то о ком?

В этот раз его "медсестра" это здоровый молчаливый бугай. Не то чтобы Адам мог самостоятельно оценить габариты, но перемещающееся пятно в поле его зрения кажется больше, чем прошлое, к молчанию же пятен он давно привык. Был момент, когда он думал, что просто оглох, а мерный писк и гудение приборов уже просто въелись в его подкорку и превратились в галлюцинацию, но периодическая смена тональности, шорох простыней, скрип металлических частей кровати, царапание пластмассы он всё ещё может различить, хоть и не идентифицировать. Это звуки. И они меняются. Иногда.

Сегодня они меняются разительно - нет, двери открываются почти так же (он не знает, что это двери, но похожий звук обычно предвещает появление очередного пятна), но вот потом. Резкий вдох, несдержанный выдох. Это живой человек, и он даже разговаривает. Не с ним, разумеется, а скорее с самим собой, всегда с самим собой. Когда-то Адам встречал людей, не выносящих тишины до такой степени, что их рот попросту не закрывался, частенько становясь проблемой для своего хозяина. Потом, когда тишина стала единственным, что у него осталось, он даже понял причины, по которым это происходит, но вновь утратил это знание, когда утратил и большую часть себя.

Голос у посетителя резкий, скрипучий, неровный. Такой, что слегка режет его отвыкшие уши и вызывает стойкое желание прочистить горло. Это явно не его "медсестра", хоть Адам не может оценить размеров пятна через насильно опущенные на ночь веки - он лишь шевелит глазами, скользя ими под тонким слоем кожи, но не может их открыть - но его "медсестра" почти всё время молчит.

Слова гостя не несут никакой смысловой нагрузки - быть может, он просто не понимает, быть может, никто и не должен понимать этот поток сознания. Слова ради слов, его гость лишь сотрясает воздух. Быть может, он поступал бы так же, чтобы не сойти с ума и не потерять способность мыслить, если бы мог. Возможно, он должен недоумевать. Возможно, ему должно быть страшно, больше вопросов должно роиться в его голове, но бояться, ощущать опасность - чего? смерти? - можно только если осознаёшь её, если можешь представить последствия, если хочешь жить. Адаму всё равно - ему в этот момент вряд ли знакома хоть одна из этих концепций.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://s7.uploads.ru/CexuV.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

6

И на секунду Манфред вдруг задается вопросом – а какого, собственно, черта он базарит с этим парнем? Его едва ли можно назвать живым – если бы тут не пикали без перерыва всякие приборы, то реально можно было бы усомниться в том, что в этом теле все еще остались хоть какие-то частички жизни.
Будь тут нормальный киллер, то дело уже давным-давно было бы сделано. Будь тут нормальный киллер. А Манфред Стоун не киллер – он остается собой даже вот в такие странные и неоднозначные моменты. В стрессовых ситуациях его тянет болтать едва ли не в три раза сильнее – чисто чтобы разрядить обстановку по максимуму и уболтать собеседника настолько, чтобы тот вовсе перестал соображать.

Но с этим парнем, конечно, особо не поболтаешь.
Жуть как хочется выпить, честно говоря.

– Готов поклясться, ты и сам будешь не прочь, если тебя вдруг прикончат, – хмыкает Акапулько, останавливаясь напротив пикающих приборов и скользя не очень-то уж и заинтересованным взглядом по показателям. – Это ж охренеть можно, валяться вот так без движения. Сколько ты тут торчишь уже, интересно?

Конечно же, ему никто не ответит – Манфред и не ожидает ответа, поддерживать этот разговор он и сам вполне себе в состоянии.
Это действительно отстой – находиться вот в таком овощном состоянии. Не жизнь, а натуральнейшее существование. Сам Манфред никогда бы на такое не согласился – лучше сдохнуть, но сдохнуть с помпой и шиком, чтобы там взрывы, пожары, вот это вот все. Максимально шумно и так, чтобы запомнили все. А не так, чтобы для всех ты был каким-то овощем, занимающем на постоянной основе больничную койку.
Нет-нет-нет, лучше умереть, серьезно.

На самом деле, Акапулько даже не знает, сколько у него есть времени прежде, чем кто-то соизволит хватиться и проверить, как там поживает постоялец из комнаты «Рим». Хотя, время уже позднее, так что, может, никто до утра тут и не появится. Наверное.
На самом деле, тут всего делов-то – выдернуть из розетки (это если максимально тихо) или пошерудить вон тем же столовым ножом во внутренностях приборов (чтобы все взорвалось к херам. Хотя, взорвется ли вообще? Да неважно, на самом деле).

Но как будто бы что-то останавливает. На самую малость, но ощущается оно так заметно и шероховато, что Манфред просто не может не притормозить.
Жалость? Да черта с два, какая жалость – он знать не знает этого парня, увидел его всего пять минут назад.
Просто во всем этом как будто бы нет… никакого челленджа, что ли? Все максимально просто, даже не нужно прилагать никаких усилий. Парень ничего понять не успеет – а при ином раскладе можно было бы его помучить напоследок и устроить самое настоящее шоу. А так…

Но на самом деле, кто он, чтобы жаловаться – в его-то положении? Этот парень – его гарантированная путевка на свободу. А потом Манфред, наконец, сможет свалить из чертового Лос-Анджелеса куда глаза глядят.
Если посмотреть с другого ракурса, то ему даже повело – не нужно даже слишком сильно париться. Вообще не нужно париться – ему больших усилий понадобилось, чтобы добыть карточку от номера.

– Ладно, приятель, как говорится – ничего личного и все такое, – зачем-то опять произносит Манфред, опускаясь на корточки и пытаясь понять, как именно ему тут нужно все вырубить. – Я, конечно, на одном месте вертел правила этой дыры – не убивать других постояльцев, ну ты только подумай! – да и когда дело доходит до собственного благополучия… Сам понимаешь.

Реально, розетка. Самая обычная розетка.
Манфред смотрит на черный провод с пару секунд, а потом решительно его дергает, едва ли не выдирая вместе с ним розетку со всем содержимым.

Вот и все, что ли?
Акапулько выпрямляется, отряхивая руки чисто проформы ради – по правде говоря, он даже пылью не замарался, пока ползал там.
Он не очень шарит в устройстве подобных приборов, но судя по стремительно уменьшающимся показателям, выдернул Манфред все правильно.

– Ладно, приятель, чао! Было приятно познакомиться, – фыркнув, произносит напоследок Акапулько, чуть повысив голос, чтобы перекрикивать участившееся пиканье приборов.

А теперь пора валить – и как можно скорее. [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

7

Умирать в сотый, сто пятидесятый, трёхсотый раз точно так же больно и неприятно, как в самый первый.
С учётом того, как Адам в своё время злоупотреблял этой своей особенностью (способностью?), он давно миновал свою собственную тысячу раз, но притупилось ощущение не сильно. К нему можно попытаться привыкнуть, как люди привыкают жить с непроходящей мигренью или чем-то подобным, его можно пытаться игнорировать.
Но только в том случае, если способ выбираешь ты сам.

Сейчас, сегодня, последние пятнадцать лет он лишён этой роскоши – двигаться, выбирать, дышать. И как бы банально и клишировано, словно в какой-нибудь мыльной опере из восьмидесятых, это ни звучало, но для того, чтобы его убить, сейчас достаточно выдернуть один единственный провод. Как вариант – вынуть дыхательную трубку или повредить её, но его гость со скрипучим голосом, словно бы желая следовать этому самом клише, выбирает именно провод.

Наверняка есть люди, которые задаются этим вопросом в праздном любопытстве или с чисто практической точки зрения, но никто никогда не скажет вам правды о том, какая же смерть самая мучительная. И не только потому что это уж слишком субъективная оценочная категория, но и по той простой причине, что переживает этот опыт каждый лишь единожды. Никто ещё не нашёл способа поделиться мнением позже. Никто, кроме него.

Адам испытал и повидал многое, вполне возможно, что абсолютно всё физически доступное на этой планете. И помни он хоть что-то из своего прошлого, он бы определённо внёс смерть от удушья в список тех, которые ни при каких обстоятельствах не хотел бы повторить. Быть может, находись он в здравом уме, осознавай и понимай, что с ним происходит, он был бы благодарен. Так же его полупустое тело реагирует на происходящее своим естественным образом – паникой.

Жгучее пламя в лёгких, нестерпимое желание – необходимость – вдохнуть и совершенно никакой возможности. Ни открыть глаза, ни протянуть руку, ни вскрикнуть. Он всё так же парализован и не может совершенно ничего, лишь судорожно шевелить глазами во тьме, молча и неподвижно биться в этой кажущейся бесконечной агонии. Ощущать, как голос человека, который с ним это сделал навечно вплетается в его сознание, выжигается где-то внутри, в черноте и всполохах, в боли и отчаянии, бессилии и ужасе. Ураган ощущений в какофонии взбесившихся звуков, а потом – всё.

Первый яркий всплеск перед глазами – его рождение. И сразу за ним, словно удар под дых, море эмоций и ощущений, чувств, событий, воспоминаний, давно потерянных, давно потерявших значение и утративших смысл. Две тысячи лет жизни, туго сжатые в клубок из нескольких мгновений обрушиваются на него так резко и неожиданно, что он теряется и не понимает, как реагировать.

Первая попытка – полный провал.
Открыв глаза впервые за пятнадцать лет, он видит всё ту же темень. Открыл ли он глаза на самом деле?
Первый самостоятельный вдох за пятнадцать лет судорожный и рефлекторный. Он же – последний, потому что вместо воздуха его лёгкие моментально заполняет вода.

По какой-то неведомой прихоти судьбы – или природы? – все бессмертные (все двое) каждый раз возрождаются в воде. Но мир изменился за последние годы столь неузнаваемо, что этой самой воды стало крайне мало. Можно ли считать это наступлением их, бессмертных, столь желаемого когда-то конца? Что, если воды совсем не останется? Они просто не смогут возродиться?

Впрочем, Адам сейчас не думает о столь сложном, пока что он оказывается в одном из массивных резервуаров в подземной части отеля «Артемис». Здесь свет включают лишь по необходимости, а понимания ситуации у него нет, его разум ещё не осознал, кто он, а его тело имеет в своём распоряжении лишь нестабильно работающие рефлексы. Лишь только открыв глаза, Адам почти сразу тонет. Утопление – смерть сродни удушению. Всё тот же огонь, всё та же паника, дикий страх, но в этот раз тело двигается, он барахтается, бестолково мотая конечностями и просто чуть медленнее, но всё же идёт ко дну.

И снова вспышка, снова поток событий его-не-его жизни, врезающийся в мозг, толкающий его вперёд и вверх из окутывающий со всех сторон темноты. Он выныривает-таки на поверхность, хватает ртом воздух, пытаясь снова научиться нормально дышать, и едва ли не случайно, в очередной раз просто взмахнув рукой, цепляется за какие-то выступы, перекладины. Лестницу вверх. Вверх и наружу.

Люк открывается легко – это всё некая мышечная память, мышечная память тела, которое пробыло в стазисе где-то шестую часть века. Забраться. Откинуть. Выбраться. Упасть.
Адам валится на пол помещения, как тряпичная кукла, потому что напрочь забыл, что в принципе такое есть тело, для чего оно нужно и как им управлять. Как только он пытается сосредоточиться и взять происходящее в свои руки, эти самые руки повисают, словно плети, болтаются, словно плети, становятся бесполезны, словно плети там, где нужна твёрдость и хватка.

Глаза медленно, но верно адаптируются к окружающей его темноте – все последствия язв и пересыхания сбросило перерождением, сняло – хаха – как рукой. Лёжа бесформенной кучкой мяса и костей на полу, он осматривается, пытается прийти в себя, но – вот не задача – он даже не знает, что это значит. В кого – себя? Пусть тело его обновилось с возрождением, но кто перезапустит, перезапишет, починит его сознание, которому за это время нанесён куда более существенный урон?

Последнее, что он помнит – именно помнит, помнит сам, что не впихнуто в его пухнущую от переизбытка информации голову – это не лицо, но голос. Скрипучий, режущий, тихий и громкий одновременно, кажущийся мелодичным, но... Голос. И привязанная к нему обида, боль, злость, злоба, страх, ненависть.

Адам абсолютно гол, но не осознаёт этого. Адам совершенно слаб, но ему это не препятствие. Адам – безымянный, бесправный, несуществующий гость из прошлого, призрак, тень (но он всегда ею был), и ему нет до этого абсолютно никакого дела. Всё, что различимо в тумане в его голове, это хозяин голоса, он горит в ней маяком кроваво красного цвета, пульсируют и требует внимания. Он – Адам – человек или не человек – фиксируется на этом маяке и заставляет себя встать. Он свободен от оков, но помнит только огненную боль в лёгких и кипящие слёзы собственного отчаяния в углах безвольно закрытых глаз. Сейчас он словно животное. И у этого животного только одна цель.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://s7.uploads.ru/CexuV.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

8

Он мешкается у дверей буквально секунд семь – шарится по карманам, пытаясь найти карточку от номера, чтобы выйти так же незаметно, как сюда и попал.

И Манфред не знает, какого черта он вдруг решает обернуться.
Нет, вовсе не потому, что он ни с того ни с сего чувствует что-то – кажется, люди называют это состраданием? жалостью? что-то типа того, но Акапулько уже давно позабыл значение этих элементарных определений.
По правде говоря, он даже не вполне уверен, что в принципе знал, что они означают – но это его и не парило особенно по жизни.
Нет. Оборачивается он, скорее, по инерции – потому что какая тут может быть жалость? Парень и не был живым в полно смысле этого слова – будь Манфред на его месте, он был бы только рад подобному раскладу. Потому что это не жизнь, ну очевидно же.

Он оборачивается, и взгляд его вдруг цепляется…
Да ни за что не цепляется – в том-то и дело.
Ничего – и никого. Только протяжный писк приборов, которые сейчас уже ни к чему – и ни к кому – не подключены. В прямом смысле этого слова – потому что парализованного парня на больничной койке тоже нет.
Хотя семь секунд назад тот совершенно точно там лежал – Акапулько не настолько двинулся мозгами. Он таращит глаза на опустевшую койку еще секунды три, а потом подрывается с места – неизвестно, зачем. Рассмотреть поближе? Удостовериться лишний раз в том, что там совершенно точно никого нет?
Это все настолько тупо, что хочется орать.
Но Манфред лишь таращит глаза – и на всякий случай заглядывает под койку, тут же чертыхаясь про себя. Ну да, блять, конечно! Это все был пранк, и парень просто спрятался под кровать!

– Какого хрена?! – в полный голос вопрошает Акапулько неизвестно кому. И неизвестно зачем, в общем-то – но как-то ведь нужно выплеснуть свое искреннее возмущение.

Потому что, действительно, какого хрена?!.

А потом где-то вдалеке начинает завывать сирена – и становится немного не до того.
Акапулько пока не знает точно, что эта сирена означает, но это и неважно. Рефлекс заставляет брать ноги в руки – и даже практически сразу находится злосчастная карточка от номера. Манфред знает, куда бежать, хоть и не знает пока точно, по чью душу эта сирена – быть может, и не за ним вовсе?
Но застарелые рефлексы прибавляют ему скорости – и параллельно Акапулько продолжает судорожно думать над тем, что он только что увидел.

Он понятия не имеет, как это объяснить – парень просто пропал, как будто бы того и не было вовсе. Может, ото отправился прямиком на небеса??
На самом деле, очень полезная способность, Манфред и сам был бы не прочь иметь такую в своем арсенале. Но больше всего ему хочется сейчас связаться как может скорее с ебаным Королем Волков и спросить у него прямо – какого, собственно, хрена!?

Ну а пока Акапулько подхватывает свою заранее приготовленную сумку и под все тот же вой сирены бросается к лестнице, ведущей на крышу – вокруг уже начинают носиться другие постояльцы, но Манфреду сейчас до них до лампочки, честно говоря.

Вылезти на крышу — сделано.
От прохладного воздуха немного кружится голова, но Акапулько сейчас не до этого. Он старается максимально не регистрировать все физические проявления организма, насколько бы те ни были тревожными и навязчивыми.
Следующая его цель – пожарная лестница, потому что, очевидно, вертолет ему пока не светит, да у него и нет никакого средства связи.
Но ему нужен этот гребаный телефон.

Таксофон он находит метрах в ста от отеля – тот каким-то чудом все еще работает и даже принимает мелочь.

– Алло? Меня слышно или как?! – почти орет Акапулько в трубку, а спустя пару секунд ему даже отвечают, только голос звучит уже откуда-то позади:
– Детка, не надрывай ты так свои голосовые связки, ну в самом-то деле...

Манфред едва ли не вздрагивает, но вовремя берет себя в руки, оборачиваясь и не глядя опуская телефонную трубку обратно на рычаг. Та вдруг падает, повисая в воздухе и дрыгаясь на проводе.

– О, уже тут как тут, значит, да? – выдохнув, нарочито спокойно произносит Акапулько. – Это что за приколы, приятель?

Король Волков со своей немногочисленной (сейчас) свитой за спиной выглядит одновременно чем-то внеземным и инфернальным – со всеми этими светлыми костюмами, дорогими часами и платиновыми цепочками.
Но сейчас Манфреду на это насрать.

– Я тебе не приятель, детка, это во-первых... – так же нарочито спокойно отвечает ему Волк, но Акапулько его обрывает, не дав толком сказать:
– Честно, не знаю, что ты такое учудил, и как – но прикол просто на высоте, я никогда в жизни так не охреневал. Только вот зачем нужно было устраивать тут гребаные двенадцать – или сколько там, блять? – друзей Оушена? Или играть в «Миссия невыполнима»? Этот овощ так и так куда-то пропал, я вообще не шарю, куда и как...

Но по лицу Волка Манфред вдруг понимает, что зря вообще начал все это говорить.
Но, судя по всему, уже поздно. [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

9

Пока у Адама в его новоприобретённой жизни развивается его личная драма, Отель тоже живёт своей жизнью, как и люди вокруг. Люди угнетённые, обделённые и уставшие от этого, уставшие от лишений, уставшие от искусственной разницы - почему у этих уродов в красивом здании перед ними есть вода, еда и уют, а у них нет? Люди, замученные лишением и загнанные в состояние, в котором ты теряешь всё человеческое. О, Адам более чем может это понять.

Он бредёт вперёд вслепую, скользя ладонями по стене и всем её неровностям, всем трубам, всем проводам, нишам и прочему. Идёт спотыкаясь, не зная направления, но предполагая его. В голове - каша. И каждый раз как перед глазами вспыхивает очередное воспоминание, ослепляя уже в другом смысле, но словно бы возвращая ему частичку его довольно условной сейчас человечности, он едва не падает, останавливается, мотает головой и зажмуривается до цветных пятен. А потом снова продолжает путь.

Сирена завывает где-то сверху, однако ему неведомо её назначение и смысл, поэтому он продолжает путь, лишь имея ту в виду - подобные системы оповещения редко срабатывают просто так. Через пару мгновений стены отеля содрогаются от, и Адам замирает. Взрыв это или банальная попытка тарана - неизвестно. К этому времени он добирается до выхода из этой подсобки-переростка, и тот в обычное время был бы, скорее всего, заперт, но? Видимо, наверху что-то капитально идёт не так - или так, если посмотреть с точки зрения Адама, - и ему достаточно лишь толкнуть дверь, и та с неприятным звуком поддаётся и открывается.

Здание, в котором он находится, явно старое - на нижних этажах, где он сейчас оказывается, выбравшись из подвала, - серые облезлые от сырости, старости и безразличия стены, узкие коридоры, мерцающие древние люминесцентные лампы. Интересно, который сейчас год? - его первая сознательная, ясная и более или менее человеческая мысль, полноценно формирующаяся у его в голове, и Адам скалится в ответ в пустоту. Ему на самом деле нихрена не интересно.

Он проводит пальцами по стенам, и с тех с хрустом осыпается штукатурка и обрывки истлевших обоев. Пятна плесени на них достигают почти его талии. Этим частям здания явно не уделяется того же внимания, что и всем остальным.
Сирена продолжает выть у него над головой и очередной предположительно взрыв сотрясает строение, лампы над головой мигают несколько раз, на мгновение оставляя его в привычной тьме. Адам улыбается, криво, почти безумно, только одной стороной своего слишком тонкого рта. Мир катится к чёрту, возможно, окончательно. Что за время быть неожиданно снова живым!



Поразительное ощущение - когда ноги и руки снова тебя слушаются, когда ты можешь самостоятельно дышать и ощущаешь биение собственного сердца на кардинально новом уровне. Ощущаешь. Но разума в нём сейчас самая капля - та единственная, что смогла сообразить про год - всё остальное исключительно инстинкты, голые, словно лишённые изоляции провода, искрящие, опасные. Инстинкты хищника (человек - прежде всего хищное существо, настроенное убивать ради самозащиты), направленные исключительно на выживание... ну, и, может быть, совсем немного на месть. Потому что голос. Голос звучит в его голове набатом.

Ладно, приятель, как говорится – ничего личного
Ладно, приятель..
Ничего личного.
Ничего личного...
Ничего.

Он не видел этого парня, но желание выцарапать ему глаза и выдрать чёртов язык буквально горит на коже, подрагивает на кончиках его перемазанных в штукатурке и плесени пальцах. Надо только найти, найти эту сволочь. Адам сделает так, чтобы оно стало для него очень, очень личным.

Впереди маячит красный отсвет - пробирающееся из-за дверей освещение или интерьер. Сирена здесь воет громче, топот ног паникующих людей ощутимее, но страха всё равно нет: он ещё не вернулся на тот ментальный уровень, когда начинаешь бояться - бояться чего? Смерти? Смерть Адам знает в лицо, смерть он знает интимно каждой клеткой, каждой своей частью. То, что было им, перестало бояться смерти примерно шесть с половиной столетий назад. Может.. может, конечно, стоит бояться Настоящей. Истинной. Конечной, после которой не выныриваешь ниоткуда нагишом. Но мир вокруг него, вполне вероятно, дошёл до той точки, когда даже она лучше, чем возможная жизнь. Главное - добраться до подонка, который причинил ему боль, потом можно будет разбираться.

Смерть - часть жизни.
Убийство - как дыхание.
Просто, легко, естественно.
Адам с оглушающим, знакомым, но забытым к этому моменту звуком сворачивает шею первому же попавшемуся на своём пути человеку. Тёмная кожа, дикие глаза, он так занят паникой, что едва обращает внимание на то, что перед ним кто-то есть и что он голый, и, скорее всего, он не должен быть здесь.

Тело оседает на пол с глухим стуком, прямо ему под ноги. Мгновение-другое Адам смотрит на него так же молча, вероятно размышляя о том, не стоит ли ему прикрыть собственную наготу, но его внимание отвлекает новый шум. Успеется. Это не так важно.
Шумом оказываются выстрелы и какие-то сдавленные крики, вдалеке в очередном пересечении узких коридоров мелькает широкая смутно знакомая спина. Это медбрат, последние несколько лет стоявший на страже его физического состояния, тем не менее с такой позиции он не в состоянии его узнать.

А потом где-то сбоку хлопает дверь и раздаётся множество шагов - группа людей вваливается в помещение с улицы, принося с собой возьню и шум. Выстрелов на фоне становится всё меньше и меньше, очередной взрыв-удар-что бы это ни было становится последним, и сирена наконец стихает, оставляя после себя лишь обычный, не вызывающий панику глубоко в подкорке человеческих шум. Адам прижимается голой кожей к бархатистым красным обоям - бессмысленно кричащая роскошь на фоне сырости и разрухи коридором ранее - и выглядывает в смежный коридор, по которому движется новоприбывшая процессия. Он наблюдает за ней пару секунд, скользя взглядом с очевидного лидера в пижонских очках и дорогом костюме на рядовых головорезов, насильно за шкирку тащащих упирающегося недовольного коротышку. Недовольного и перепуганного, если судить по его вытаращенным глазам и взлохмаченным кудрям.

Ни главарь, ни его приспешники, ни даже коротышка ему не особо интересны - он понятия не имеет, кто они и за дела у них друг с другом. Кто кому насолил и за что именно коротышка сейчас получит на орехи, а он получит, если вообще останется в живых. Адам почти отворачивается, собираясь искать другой себе другой путь, и в этот момент зажатый между головорезами коротышка открывает рот.

Возможно, у него начинают гореть красным глаза. Возможно, это просто идиотская метафора. Возможно? Возможно, это просто отражение развешанных по стенам древних, таких же претенциозных, как и весь остальной интерьер, бра, но часть прихвостней едва ли не вскрикивает от его вида, часть отступает назад, трое же хватаются за оружие. Очевидно, его намерения буквально читаются у него на лице, потому что безо всякого предупреждения и разговоров сразу звучат выстрелы.

Адам исчезает ещё до того, как его тело успевает упасть.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

10

Надо было просто свалить и все. Плевать на то, что шансы быть забитым арматурой или словить где-нибудь по пути шальную пулю стремились бы тогда к наивысшему показателю, но Манфред и сейчас не особо преуспевает по части выживания.
Потому что гребаный Волк просто смотрит на него и молчит долгие несколько секунд. А потом ме-е-едленно, мать его, сдвигает свои пижонские очки чуть вниз, глядя на Акапулько пытливо и сосредоточенно.

Пропал? Детка, я даю тебе шанс собраться с мыслями и подумать еще раз…
– Слушай, я все сделал четко. Пробрался к нему в номер – он там лежит весь в трубках, не шевелится нихрена, ну идеально же! Мне нужно было только выдернуть провод из розетки – я так и сделал, проще простого. Но он пропал! Испарился. Как будто его там и не было – только простыни и остались!

Он понимает, что сейчас сам себе роет могилу, которая по своей глубине уже напоминает Марианскую впадину. Но черт возьми – какого хрена?!

– Так, окей, – произносит вдруг Волк, прочищая горло и щелкая пальцами. – Мальчики, берем нашего мистера Стоуна и идем выяснять, кто же и куда пропал на самом деле…
– Эй! Я свое дело сделал! Не моя вина в том, что произошла какая-то херня… – возмущенно выпаливает Манфред, тщетно пытаясь вырваться из рук уже скрутивших его шестерок Волка.
– Ну вот мы сейчас все вместе и посмотрим, что именно за херня, да?

Он все так же смотрит на него поверх своих очков, как будто бы лишний раз демонстративно акцентируя их весьма значительную разницу в росте (ну что за мудак, а), и после направляется в сторону отеля, жестом указывая остальным следовать за ним.
Манфред стискивает зубы и пытается прикинуть у себя в голове, какие у него вообще есть шансы.
Но как-то ничего толком и не прикидывается.

Акапулько понятия не имеет, куда его ведут. Но, как вариант – возможно, в такое место, где его можно будет по-тихому прикончить. Хотя, на самом деле, при нынешних обстоятельствах об этом можно и не париться особо.
Но, зная Короля Волков, вероятнее всего вариант, что Манфреда прикончат сразу после того, как найдут и прикончат того парня – чисто за компанию и в качестве бонуса. Почему бы и нет, блять.

Кажется, что от этого непрерывного звука сирены вот-вот пойдет кровь из ушей – по правде говоря, вариант очень даже заманчивый. Тогда бы можно было сдохнуть прямо тут, а не от рук прихвостней Волка.
А тот вышагивает по отеля как у себя дома, будто бы знает тут наизусть каждый закоулок – и Акапулько задумывается краешком своего сознания (той мизерной частью, которая не занята сейчас непрекращающейся паникой) о том, сколько раз тому уже приходилось тут бывать. Небось, у него даже есть скидочная карта или типа того.
Ему хочется заржать в голос – но, скорее всего, это просто истерика.

– Приятель, понятия не имею, как ты собираешься его тут найти – я же ясно сказал, что этот хрен испарился! Ты думаешь, я тут прикалываюсь? Какой смысл, а? – предпринимая очередную попытку хоть как-то выпутаться из данного крайне дерьмового положения, произносит Акапулько, спустя пару секунд чувствуя, как в бок ему начинает тыкаться дуло пистолета – о, это ощущение сложно перепутать с чем-либо другим!
– Дорогуша, еще слово и… – начинает Волк, полуоборачиваясь к Манфреду, но его тут же обрывает какой-то задушенный полувскрик одного из парней, чье дуло как раз недвусмысленно упирается аккурат в правую почку Акапулько.

Манфред не понимает, какого черта происходит, а потом переводит взгляд туда же, куда сейчас пялятся все – и едва ли не подскакивает на месте.

Эй! Это же он!.. – выкрикивает Акапулько, но конец фразы тотчас же заглушается звуком выстрелов, которые, кажется, разносятся сейчас буквально со всех сторон.
По инерции Манфреду хочется зажмуриться, но взгляд так и остается прикованным к этому парню – и вовсе не потому, что тот каким-то образом оказался совершенно голым прям посреди коридора, но это тоже сыграло роль.
Но Акапулько все равно любуется им не слишком долго.

Потому что этот парень снова исчезает – испаряется, мать его, в буквальном смысле – да так, что пули вонзаются в стенку позади него, не оставляя на бархатных обоях ни живого места.

Гробовая тишина висит в коридоре первые секунды три, а потом:
Видели?! Я же говорил – он испарился, прямо как тогда! Теперь поверили, а?
– Заткните кто-нибудь уже его, – чуть ли не цедит сквозь зубы Волк, и по тону его голоса Манфред понимает – все очень-очень плохо. К сожалению, он знает, чем именно может грозить этот тон голоса.
Но в этот момент дверь, из которой они только что попали в этот коридор, с шумом распахивается, и перед ними предстает практически целый отряд во главе с этим бугаем Эверестом. У всех в руках по пушке, а у самого отчаянного даже мачете за поясом.
Черт возьми, как-то отстранено думает Манфред, откуда столько оружия в месте, где его быть не должно.

И в этот момент он пользуется этим секундным замешательством, чтобы вырваться из чуть ослабевшей хватки одной из шестерок и помчаться со всех ног по коридору.
Стоун не помнит, когда в последний раз бежал настолько быстро.
Он слышит звуки свистящих пуль, слышит крики и ругательства, но те постепенно затихают – а сам Акапулько находит какую-то дверь, дергая ее что есть силы – благо, что та поддается сразу же.

Его тут же окружает практически кромешная темень – Манфред делает неловкий шаг и едва ли не спотыкается на ступеньках, ведущих куда-то вниз.
Он замирает, вцепившись в дверную ручку, и с пару секунд переводит дух.

Это точно не было массовой галлюцинацией – он все видели, как этот парень просто взял и растворился в воздухе, стоило только начать по нему стрельбу.
Он что, неуязвимый какой-то?! Как такое вообще возможно?

Херня какая-то, – бормочет Манфред, отлипая от двери и вытирая лицо шарфом – ему уже немного всего равно.
Главное, выбраться отсюда.  [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

11

В тысячу-неизвестно-который раз умирать точно так же больно и неприятно, но этот способ Адам хотя бы выбрал сам, и потому выныривает он уже более бодро, более осознанно, целенаправленно. В этот раз он выныривает разве что не с улыбкой на губах, которую многие люди скорее назвали бы хищной, пугающей, от которой хочется убраться подальше как можно скорей. В его случае это особенно жутко, потому что искажённый подобным образом его тонкий рот начинает напоминать уродливый шрам на пол лица, тонко намекающий на то, что вас не ждёт ничего хорошего.

Сейчас он выныривает, зная, чего он хочет и что ему делать. В голове всё ещё непроглядный туман и сумятица, но калейдоскоп воспоминаний крутанулся снова и сложился в относительно понимаемую картину ещё процентов на пятнадцать плюс. Возможно, ещё пару таких раз и мозги у него окончательно встанут на место - во всяком случае в той части, что касается его собственной хронологии, его собственной жизни, но никак не сознания.

Даже в кромешной тьме он знает, куда тянуть руки, как ухватиться, как выудить своё до сих пор слегка непослушное и напряжённое тело из воды, а затем и из резервуара. Как аккуратно полукубарем свалиться по ступенькам на твёрдый пол. Дальше - делов-то. Пересечь помещение, подняться по лестнице, обогнуть пару баллонов с неизвестно чем, подняться ещё раз, открыть дверь. Коридоры-коридоры, а там и снова они. Эта перепуганная глупая группка людей, у которых в заложниках его цель. Его. Цель. И в этом их основная проблема, рискующая превратиться в приговор - они взяли, пусть и ненамеренно, по незнанию, но что-то его. И Адам - да, кажется, в последнюю его жизнь, что привела его в стены этого гадюшника, он звался именно так? - намерен отобрать это назад, хотя, строго говоря, он в этой странно изменившейся реальности ничем не владел. И всё же тот коротышка с писклявым голосом отдался ему на милость в тот самый момент, как решил перешагнуть порог его номера с намерением причинить вред. В своём размытом прошлом он может разобрать не так много деталей, но достаточно, чтобы понять, что он не прощал и не оставлял без воздаяния и гораздо меньшее.


Он успевает проделать лишь где-то треть пути, когда впереди громко хлопает дверь в полуподвальное помещение, эхом разносясь над его головой. Адам сначала замирает, а когда за хлопком не следует более ничего, делает ещё пару шагов вперёд. Уже чуть адаптировавшимся к темноте зрением он различает силуэт на самом верху лестницы, а затем слышит и голос. Кажется, фортуна улыбается дерзким, так там принято говорить? А Адам улыбается ей ещё шире, снова начиная двигаться, тихо и плавно, неслышно ступая на холодный металл лестницы босыми ногами.

Пальцы слегка подрагивают от смутного желания сомкнуться на чём-нибудь остром, но довольствоваться придётся тем, что есть. Жертва наверху всё ещё слишком шумно дышит и, похоже, слишком занята самим собой и своим состоянием, чтобы начать соображать и беспокоиться об окружении. Это даёт Адаму преимущество и возможность разглядеть его совсем чуточку лучше - света для деталей и подробностей недостаточно, но костюм, шарф, рост и сложение он всё же может разобрать.

Адам сжимает ладонь в кулак, чтобы снять хоть часть напряжения - иначе он моментально свернёт этому придурку шею, точно так же как первой безымянной жертве, будучи не в состоянии себя сдержать. И какое в этом удовольствие, какой смысл? Никакого удовлетворения, а ему хочется процесс растянуть.

Только отпрянув от двери, коротышка вжимается в неё снова, с силой и глухим стуком, прикладываясь бровью о металл и тут же морщась. Адам не привык церемониться с объектами своего внимания, он привык действовать, брать. Вот только заговорить сразу не получается - он ведь пятнадцать лет не использовал собственный голос и начисто забыл даже его звучание.

- Ты слишком много болтаешь, - неровно хрипит он на ухо коротышке, прижимая его всем телом к двери и блокируя ему любые движения. - Хочу услышать, как ты кричишь.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

12

По правде говоря, Манфред даже не успевает толком оценить масштабы всего того пиздеца, в котором ему не посчастливилось оказаться.

Всего лишь секунды четыре – и перед глазами в буквальном смысле начинают мелькать звезды, а следом за этими звездами приходит боль. Тупая и резкая одновременно – так вообще может быть? Холодный металл как-то уж совсем не метафорично обжигает, заставляя зажмуриться – а вместо болезненного вопля вырывается какое-то задушенное шипение.

Он каким-то образом догадывается, кто это – хоть вокруг и кромешная темень, а сам Манфред едва соображает от пульсирующей боли, разливающейся по всей черепной коробке. И он почти готов поклясться, что едва заживший шрам снова начал кровоточить.
Эта внезапная боль дезориентирует – и Манфред, скорее всего, потерял бы равновесие и рухнул на пол, если бы к нему сзади сейчас не прижималось мокрое и, судя по всему, голое тело.
При иных обстоятельствах Акапулько бы обязательно отреагировал на это все какой-нибудь крайне похабной шуткой, но в тот момент, когда голову едва ли не разрывает на части от боли (и, возможно, в скором времени у него заболит что-нибудь еще – тут уж сомневаться не стоит), никакие шутки на ум не приходят.

Под зажмуренными веками все еще продолжают расцветать яркие пятна – однако фраза, которую Манфреду хрипит на ухо этот голый парень, как будто бы резко отрезвляет и приводит в чувства. Он таращит глаза, упираясь взглядом в металлическую дверь прямо перед своим лицом, а уже было обмякшее тело тут же напрягается в инстинктивной попытке как можно скорее вырваться из этой хватки.

– Чего, блять?! – выпаливает Манфред, дергаясь так сильно, что едва ли не впечатывается снова лбом прямиком в металл.

Просто супер, по его душу (или что там от нее осталось) пришел самый настоящий отбитый психопат.

В этом коктейле эмоций все и сразу – паника (много паники), злость (прям вот с горочкой), а еще мешанина из боли, раздражения и всего прочего со знаком минус.
Взбалтывать, но не смешивать, как говорится.

И Манфред судорожно пытается решить, что же ему, черт возьми, делать? Что он в принципе может сделать, будучи в этом крайне невыгодном положении – с какой стороны ни взгляни?
Этот придурок и руки ему скрутил – вообще не вариант дотянуться хотя бы до этого дебильного столового ножа. Не то чтобы он ему действительно помог – но можно было бы хотя бы попытаться.
И поэтому выход тут только один – по крайней мере, до тех пор, пока ему не заткнули рот. Ведь если ему все еще приходят в голову шутки, то, может быть, не все потеряно?

– Ну, слушай, дорогуша, наши отношения еще не на таком уровне, чтобы тебе посчастливилось услышать, как я кричу, – пытаясь хоть как-то повернуть голову, чтобы не прижиматься лбом к двери, произносит Манфред, кое-как совладав со своим голосом (хочется орать, на самом деле, но для этого еще будет время). – Или ты хочешь пропустить конфеты-букеты и перейти к главному?

На мгновение Манфред вдруг думает о том, что, возможно, стоило бы остаться с Волком и его прихвостнями – там небось сейчас началась охуительная перестрелка, можно было бы словить пули куда-нибудь в печень и отмучиться сразу, а не тусоваться в какой-то темной подсобке с мокрым голым и, судя по всему, злющим психопатом, которого он вроде как убил, но не убил? Что, блять, вообще произошло – для него это до сих пор самая величайшая загадка этого дня.
Но, видимо, сдохнуть в перестрелке это не совсем в стиле Манфреда Стоуна – слишком просто, очевидно.

Паника никуда не делась – он даже уже не пытается ее скрывать, потому что трудновато это делать, одновременно находясь в крайне недвусмысленном положении. Хотя, конечно, это как посмотреть.

– Окей, слушай! Я понятия не имею, как ты провернул всю эту херню – может, у тебя в родственниках какие-нибудь Гудини и Копперфильды были… Блять, – Манфред пытается повернуть голову, но задевает лбом дверь – боль прознает всю черепную коробку, отдаваясь где-то в макушке. И поэтому дальше контролировать децибелы собственного голоса получается хуже. – Я вообще не ебу, кто ты такой, окей?! Мне сказали тебя прикончить – я и это сделал! Ничего личного, приятель. Да и вообще, какого хрена, ты ведь все равно живой? Чего докопался тогда, а?!

Манфред все же заключает, что психовать в его положении это совершенно нормальное явление.
Да и к тому же, может быть, кто-нибудь да услышит его вопли по ту сторону металлической двери? [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

13

- А ну заткнись, - не оценив шутки и последующего потока возмущённых ругательств, Адам снова впечатывает своего пленника головой в металл двери, да так, что та едва не гудит.

Главное, конечно, рассчитать силу и не раскроить ему череп раньше времени, потому что... Потому что неплохо было бы, конечно, его сначала распросить. Как он там сказал? Мне сказали тебя прикончить. И это явно сделали в обход ...Генри? Да, кажется, человека, который превратил его в живой труп, звали Генри. Кому же в здравом уме может прийти в голову такая попытка? Убить его, тем самым освобождая от оков? Кому-то, кто не в курсе - вариант, что у него неожиданно объявились доброжелатели, бросающие этого мелкого говорливого идиота под поезд рад шанса Адама освободить из своеобразного заключения, даже не приходит ему в голову. Кругом - враги. Исключительно. Так всегда было, так всегда будет. Вот только лишь сейчас Адам чувствует себя по-настоящему загнанным зверем (наверное?), потому что большая часть его воспоминаний и самосознания всё ещё подёрнута туманом.

- Что-то ты не тянешь на... - он запинается, едва лишь начав, потому что мысль обрывается, слово выпадает из головы и уже не находится снова, а попытки его уловить, вспомнить, приносят только резкий приступ боли. Он морщится, зажмуривается и, сжимая свою хватку ещё сильнее, чтобы коротышка не вырвался, против воли упирается лбом ему в плечо, пережидая этот приступ и пытаясь отдышаться.

Сколько, мать его, он находился в этом стазисе? Сколько он был парализован, что вот уже второе воскрешение с тех пор проходит так тяжело и словно бы со сбоями, как не было даже в самый первый раз? Не то чтобы он прям помнил первый раз - сейчас он и не уверен, когда тот был и так-то даже кем он был, только что это было охренеть, как давно. Так давно, что подобные водяные цистерны ещё не существовали, а мир не дошёл до столь вопиющего красного цвета, что были на обоях в том коридоре. Очень, чтоб его, давно.

Быть может, прежний Адам - его вообще всегда-то звали Адам? - и вёл бы себя иначе, вынырнув после не-смерти из воды, но у нынешнего в приоритете скорее животные инстинкты, чем здравый - ха! - разум, и именно инстинкты, направленные на выживание, правят сейчас бал. Поэтому ему нужно сориентироваться, понять, что происходит. Где он, чёрт возьми, какой сейчас год, кто все эти люди с пистолетами, что это за крики снаружи и пальба, кто этот ...этот в его руках, и почему именно это послали его убить. Зачем вообще его убивать?.. Можно ли в принципе такое делать?

Вопрос на будущее. Сейчас есть куда более животрепещущие темы, к тому же мужик в его руках снова дёргается, и Адаму приходится его в очередной раз встряхнуть. От бессмысленной и грубой болтовни голова раскалывается только больше, к тому же этот бубнёж вполне способен привлечь ненужное сейчас постороннее внимание - чёрт его знает, где сейчас те громилы, что палили в него с таким самозабвением, где сейчас тот пижон, напяливший солнечные очки посреди плохо освещённого мрачного помещения, кто знает, что вообще там творится и насколько безопасно покидать тёмную никому (пока?) ненужную подсобку?

Но ему нужен свет, возможно, немного больше тепла, ему бы поскорее определиться, что же вообще делать с этой неожиданно вновь подаренной жизнью, куда себя деть с минимальными потерями. Кстати, потерями в чём? В общем... Ему нужен, выражаясь терминологией военного времени, язык. И - какое счастье и невероятное везение - как раз этого у него в руках в достатке. В прямом смысле. Но сначала? Сначала этот язык нужно приструнить и объяснить ему, что да как, пожалуй.

Нашарив свободной рукой полоску ткани, Адам тянет за ту и.. ну, наверное, полоска оказывается шарфом. Пижонским шёлковым шарфом, да то это за хренов мир? С другой стороны, тот отлично подходит на роль кляпа, чем и становится, затыкая рот говорливому коротышке до лучших времён. От все этой возни у того что-то вываливается то ли из кармана, то ли из-за пояса и с звоном падает на пол. Босой ногой Адам ощупывает предмет, и - что за удача! - тот оказывается ножом, правда, если судить по форме, столовым. Но в его случае вряд ли можно жаловаться и выбирать, Адам благодарен и за такое. Он улыбается, довольно и, возможно, с лёгкой толикой предвкушения, которое, впрочем, никому не разглядеть в темноте.

Дальше можно попробовать выбраться: в том коридоре, где он пересёкся с любителями палить в голых людей, вроде бы было ещё множество дверей и комнат. Или - как вариант - остаться пока здесь, в этой своеобразной подсобке, и попытаться найти свет. Не то чтобы он прям чрезмерно ощущал дискомфорт, но всё же допрашивать своего нового знакомого хочется в более располагающей обстановке. Хотя?..

Но он всё же решает попробовать первый вариант, сильнее скручивая руку пленника и снова шепча тому на ухо, неожиданно для самого себя звуча уже не так хрипло и потерянно, а куда слаще.

- А теперь осторожно и без фокусов открой дверь и выгляни в коридор, - свободной рукой Адам крутит в пальцах трофейный нож. Тот не слишком многообещающе остр, но в умелых руках... Иными словами, даже столь убогим инструментом он вспорет этому придурку артерию на шее, по которой сейчас агонизирующе медленно скользит лезвием. На помощь словно приходит позабытый опыт, всё равно гудящий в мышцах и буквально требующий себя применить. - Как ты верно подметил, мы только познакомились, не хотелось бы сразу всё безвозвратно испортить.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

14

Очередной удар башкой об железную дверь отдается еще большей болью – только та почему-то вспыхивает где-то у затылка, разливаясь ниже, вдоль позвоночника. Такое себе, конечно.
Манфред как-то оборванно выкрикивает явно что-то не вполне цензурное, зажмуриваясь по инерции – если бы его не прижимали так настойчиво со спины, то Акапулько уже бы давно сполз куда-нибудь на пол.
Отстой полнейший, на самом деле. Манфред не привык к такому отстойному раскладу, не привык находиться по другую сторону процесса – когда не он сам приставляет дуло пистолета к виску, когда кто-то другой получает удары под дых, когда огребают все вокруг, пока Манфред в это время попивает пина коладу у бассейна (и пусть таких мест у бассейна, где все еще наливают пина коладу, осталось не так уж и много – но именно этим подобные места и ценны).

Последние несколько дней выдались какими-то на редкость хреновыми – и если бы Манфред всерьез верил во всю эту эзотерическую хренотень, то совершенно точно подумал бы, что это так вселенная решила воздать ему по заслугам за все счастливо прожитые в беззаконии и безнаказанности годы. Карма та еще сучка – и все такое прочее в этом роде.
Но Манфред Стоун не настолько отбитый, чтобы на полном серьезе верить в подобные штуки – на самом деле всему виной простое стечение обстоятельств, которое на этот раз повернулось каким-то уж совсем хреновейшим образом.

Но все же – что он имеет сейчас? Гудящую, как ебаный колокол, голову, туманные перспективы на будущее и голого мокрого мужика, который жмется сзади и делает все для того, чтобы в один прекрасный момент размозжить его голову об дверь.
Просто красота, с какой стороны ни посмотри.
При таком раскладе невольно все же начнешь задумываться над бренностью бытия.

Мужик что-то говорит, но за гулом в голове Акапулько не слышит ни единого слова, только какие-то отголоски. На мгновение кажется, что хватка слегка ослабла – хоть голова сейчас и функционирует где-то процентов на сорок, но это Манфред все же в состоянии заметить.
Только все равно оказывается слишком поздно – вырваться он не успевает, потому что мозг хоть и работает кое-как, но все же несколько более заторможено, чем обычно. Вот же дерьмо.

– Эй, мужик, ну реально, – предприняв еще одну попытку договориться хоть до чего-нибудь, начинает Акапулько. – Давай без этого, окей? Не хочешь поговорить нормально?..

Шарф на шее вдруг затягивается сильнее – и Манфред чувствует подступающую к горлу панику, потому что вот на такое он совершенно точно не подписывался, нет-нет-НЕТ!
Он даже открывает было рот, чтобы выразить свое возражение по поводу всей этой ситуации, но этот самый шарф вдруг оказывается совершенно бесцеремонно запихан ему в рот.
Впору бы возмутиться, но вместо отборной нецензурщины вырываются только какие-то невнятные мычания.
Ну что за гребаный отстой, ну в самом-то деле?!

Краем уха Акапулько успевает уловить тонкий звон металла о бетонный пол – а после запоздало понимает. Понимает, что вляпался куда сильнее, чем ему казалось до этого, потому что вот он – чертов столовый нож, скользит лезвием по его шее. Ну охренеть.
И Манфред пытается оценить, какова вероятность того, что у этого психопата получится вспороть ему артерию – сам-то он, прихватывая нож из столовой, не особо рассчитывал на то, что тот реально сможет послужить ему достойным оружием. Он скорее брал нож чисто успокоения ради. А сейчас Акапулько вдруг думает о том, что этому шизанутому, скорее всего, не составит особого труда прикончить его этим куском металла.

Паника уже стучит в ушах учащенным биением пульса – ситуация со всех ракурсов абсолютно безвыходная.
Но Манфред Стоун не может же вот так бесславно сдохнуть, ведь так?

Мужик начинает что-то бормотать ему на ухо, и Акапулько далеко не сразу улавливает смысл фразы.
Испортить? Дорогуша, если ты так флиртуешь со всеми своими новыми знакомыми, то я даже не знаю. Манфред пытается фыркнуть себе под нос, но получается так себе.

Ладно, все лишь открыть дверь и посмотреть, что там происходит.
Может, все разрешится само собой, и этого чокнутого успеют прикончить раньше, чем тот вспорет глотку Акапулько?
Перспективы не то чтобы туманные – они находятся где-то в кромешной темноте, примерно в такой же, которая сейчас обступает их со всех сторон в этой замызганной подсобке.

Манфред шумно выдыхает через нос, чуть расправляя плечи – холод металла на коже ощущается более отчетливо – а затем освободившейся рукой тянется к ручке, проворачивая ее и открывая дверь примерно сантиметров пятнадцать, чтобы можно было выглянуть и оценить обстановку.
Только сейчас Акапулько осознает, насколько же вокруг тихо. Настолько, что даже подозрительно – потому что нельзя быть до конца уверенным, когда же именно вокруг станет невыносимо громко от грохота пуль. На самом деле, лучше уж громко – и тогда в суматохе можно будь и слинять отсюда ко всем чертям.

Манфред чуть подается вперед, выглядывая в коридор – пусто, хоть шаром покати, как говорится – а после, насколько ему позволяет собственное положение, оборачивается к своему… Можно его назвать похитителем? Или голый шизик звучит получше?
А после Акапулько чуть вздергивает брови и качает головой. Путь хоть и чист, но это пока – хрен знает, сколько ты сможешь носиться голым по коридорам, прикрытым только мной. [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

15

Коротышка в его руках фыркает и явно бесится, как ...хм, как что-то смешное и инфантильное, но Адам не может вспомнить слова и правильной аналогии - сколько ещё раз ему придётся так перерождаться, чтобы голова наконец-то встала на место? Или сколько предстоит жить в темноте и половинчатости, пока разум не оправится от потрясений и не расцветёт на полную катушку? Часть слов и понятий рассыпается перед его глазами на составляющие и теряет смысл, мир понимаем лишь на треть, лишь в общих - очень и очень общих - чертах, хронология событий начисто нарушена. Он даже не помнит, сколько живёт!

Пока он переживает этот временный маленький кризис, его пленник, видимо, приходит к какому-то решению, потому что он наконец успокаивается (относительно), расправляет свои миниатюрные плечи - Адам даже даёт ему некое пространство для этого манёвра, аккуратно придерживая ож, чтобы этот идиот сам себя не убил в процессе - и таки делает, что ему было велено. Открывает скрывающую их в относительной безопасности дверь совсем еле-еле и высовывает наружу нос.

За дверью оказывается на удивление тихо. В сравнении с тем, что там творилось буквально минуты - или уже часы? ощущение времени у него тоже полностью сбилось - назад, можно даже сказать, что оглушающе тихо. Как затишье перед бурей, - приходит ему в голову неожиданное сравнение, и Адам мотает головой, словно бы отмахиваясь от него, как от надоедливой мухи. Бури ему только ещё сейчас не хватало. Им обоим.

Эта мысль приходит не менее неожиданно, когда Коротышка оборачивается и пытается, видимо, с помощью своей гиперподвижной - прямо как язык - мимики передать какое-то сообщение. В довершение он лишь качает головой - это что за грёбаные ребусы?! - и Адам моментально бесится, ощущая, как гнев затапливает его с головой, едва не заставляя конечности подрагивать. Им обоим, - упрямо повторяет он предыдущую мысль, чтобы отвлечься на рассуждения, а не полоснуть своего пленника по шее, и дело с концом. Таким образом оба бы прекрасно отмучались, и одной причиной головной боли у Адама сразу стало бы меньше. Но? Но, мать его, им обоим, потому что прихвостни любителя солнечных очков (каки он сам?) явно не были большими фанатами этого низкорослого, говорливого, надоедливого, неумелого, ленивого.. Надо уже как-то именовать его иначе, что ли, а не заниматься постоянным утомительным подбором эпитетов, чтобы не повторяться.

Но это вторая вещь по важности. Первая?
Первая всё ещё возвращается к тому, что и эти потенциальные враги таскали его писклявого убийцу как мешок с картошкой. Как там было? Разделяй и властвуй? Нет, это было позже.. или раньше? Чёрт, возможно, конкретно это было всегда, потому что принцип весьма разумный и, скорее всего, крайне действенный. И, может, по большому счёту, он ему сейчас тоже подходит, но изначально он думает о чём-то другом. Socii mei socius meus socius nоn est. Да. Да, это ближе. Причём, во всех смыслах - Адам чувствует родство не только с постановкой фразы, но и с языком, которым та звучит в голове, хоть он и не помнит сейчас его названия. Это всё сейчас не существенно, как и, по-хорошему, сама фраза, что всплыла в его голове. Его интересует куда более поздняя производная, с веками трансформировавшаяся в правило европейского вассалитета, а затем и в более простую, народную "мудрость".

Враг моего врага... Адам против воли чуть кривится, внимательно - куда более внимательно, оценивающе - рассматривает всё ещё корчащего недовольные рожи Коротышку с кляпом во рту, и ..нет, Адам бы не стал так вопиюще преувеличивать, не был бы настолько недальновидным идиотом, чтобы назвать это вот своим другом, даже во славу мудрости-поговорки-пословицы. Но, с другой стороны, какие у него варианты? Но даже для переноса безымянного пока пленника в разряд относительных (временных?) союзников ему нужно время. И информация. И, может быть, всё же какая-никакая одежда? Просто комфорта ради и чтобы не привлекать лишнего внимания за версту. Что там значили эти кривляния?

Играть в шарады ему не улыбается, читать мысли он, увы, даже со своим бессмертием и безвременным заключением в собственном теле нихрена не научился, так что приходится либо гадать, либо... Нет, он пока не готов снова слушать весь этот поток чужого сознания - своего хватает - так что придётся довериться интуиции и человеческой психологии. Если снаружи кто-то есть, и он будет представлять угрозу - а Адам для себя уже сделал вывод, что Коротышка не то чтобы чей-то прям дорогой товарищ - тот среагирует и явно не будет просто таращить в ответ глаза. Это риск, но, если уж так подумать, то для Адама он пока минимальный. Если его убьют, всего будет ещё один шанс всё переиграть, а вот Коротышке, чтобы выжить, надо постараться.

- Сейчас мы выйдем, - цедит он сквозь зубы, чуть сменяя положение лезвия у чужого горла, чтобы донести своё намерение не только вербально, но и вполне физически, - и найдём более подходящее для беседы помещение. Ты знаешь это место, ты нас поведёшь. Но без глупостей, ясно? И, может быть у тебя будет шанс дожить до завтра. - Нож с этими словами врезается в кожу чуть сильнее, хоть пока и не в состоянии нарушить покров и пустить кровь - не настолько он острый. - Двигай.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

16

На самом деле, сейчас не самое подходящее время для того, чтобы пересматривать собственные приоритеты и перспективы – уж точно не в тот момент, когда некий сомнительный голый мужик тычет тебе в горло столовым ножом, твердо намереваясь в любой момент вспороть глотку (и у Манфреда нет никаких оснований ему не верить – тычет он в горло очень убедительно).
Но Акапулько все равно невольно задумывается над тем, что, скорее всего, было бы слегка лучше, если бы он остался тусоваться с Волком и компанией. Не то чтобы было сильно лучше – поэтому он и использует определение «слегка». Было бы чуть-чуть не так стремно – по крайней мере, старика Акапулько более или менее знает. И, соответственно, более или менее знает, что от того ожидать – в отличие от этого голого парня, который буквально с час назад валялся овощем на больничной койке и даже вздохнуть не мог без аппарата жизнеобеспечения. Если бы у Манфреда в этот момент была способность говорить, он бы обязательно поинтересовался, как же чувак все это провернул. Тут совершенно точно есть какой-то хитрый фокус – а иначе, как вообще так у него получилось?

Мужик кривится в ответ на его невербальные знаки (по крайней мере, так Акапулько улавливает краешком своего бокового зрения) – и Манфред возмущенно хмурится, грозно (он очень на это надеется) сверкая глазами.
Твою мать, ты определись, че тебе надо – как мне еще тебе подавать знаки без слов?!
Материться хочется очень сильно – и желательно вслух, но такой невообразимой роскоши Акапулько, к сожалению, лишен на неопределенный срок.

А мозг в этот момент едва ли не скрипит от усилий – потому что Манфред серьезно думает над тем, куда же двинуть теперь из этого временного укрытия. Черт его знает, сколько еще будет висеть такая тишина – сколько у них времени до того, как воздух вокруг снова будет разрываться от звуков бесчисленных выстрелов.
Эта тишина жутко давит на уши – Манфред это вдруг понимает совершенно внезапно.
Некомфортно тихо – настолько, что уши сами собой зацикливаются на каждом малейшем отзвуке. То, как стучит пульс в ушах, как едва слышно шлепают по паркету босые ноги его нового приятеля – и то, как он дышит Манфреду на ухо, заставляя инстинктивно отстраняться, что, в общем-то, безрезультатно и даже чревато – потому что тогда лезвие ножа начинает впиваться в кожу чуть сильнее.

Он только и может, что шумно выдохнуть через нос в ответ на очередную реплику. Ой, ну что вы, аж до завтра? Вот спасибо, блять, большое.
Еще бы он знал точно, где они сейчас находятся.

Акапулько делает – пытается сделать – глубокий вдох и мысленно пытается воссоздать в голове схему отеля, со всеми его переходами и лестницами. Какой это вообще этаж, черт возьми?
Манфред вспоминает – они всей компанией во главе с Волком поднялись на лифте на четвертый этаж. Акапулько помнит это хорошо, потому что они направлялись в сторону номера Рим – чтобы, видимо, лишний раз удостовериться в том, что трупа на самом деле нет.
Номер Манфреда как раз на том же этаже.

Насколько целесообразно будет двинуть сейчас туда?
Акапулько понятия не имеет. Но сейчас этот вариант кажется самым подходящим – при условии, что до него еще никто не добрался в попытке отыскать его хозяина.
Там можно забаррикадироваться, если то будет необходимо. А еще там есть окно – правда, с решетками, но те можно выбить и выбраться наружу. Как – уже другой вопрос.

Как-то внезапно пыльный затасканный номер – Акапулько едва бы дал ему 6/10 – стал едва ли не единственным на данный момент островком безопасности и лучиком маяка в бескрайнем океане. Вертел он на одном месте всю эту поэзию, на самом деле.

По правде говоря, это пиздец как трудно передвигаться по коридорам, когда у тебя на спине практически висит голый влажный мужик – да и который еще ко всему прочему скребет лезвием столового ножа по горлу, грозя его вспороть. Манфреду отчего-то кажется, что будь у того вместо ножа чайная ложечка, он бы запросто смог убить и ею.
Будь его воля, Акапулько бы бросился со всех ног к своему номеру, но идти быстро не получается – и потому те сто метров до номера кажутся просто гребанной бесконечностью.

Но даже в тот момент, когда они, наконец, без всяких происшествий (удивительная, блять, удача) добираются до номера, Манфред понимает.
Ему нужно достать ключ. Из внутреннего кармана пиджака.
И как бы сделать все так, чтобы этот безумный голый мужик не подумал, что Акапулько тянется за оружием – тут даже проблематично вздохнуть лишний раз, сразу начинают царапать горло ножом.
Но Манфред решает рискнуть – чуть повернув голову, он косится на мужика (впрочем, у него не особо получается того разглядеть), а затем медленно тянется свободной рукой к своему пиджаку, запуская ладонь в карман и чуть позвякивая ключом и брелком на нем.
А затем –

– Весь этаж осмотрели, точно? – гремит голос откуда-то издалека – где-то за поворотом этого бесконечного коридора. Гремит так резко и неожиданно, что Акапулько невольно дергается – и роняет ключ на пол.
Где-то вдалеке звучат голоса и слышен топот ног – так трудно определить, сколько именно человек, но Манфред знает точно, что как минимум один из них – это тот здоровенный лысый бугай.

И поэтому Акапулько только и может, что многозначительно промычать в собственный кляп и кивнуть себе под ноги, поддевая носком ботинок несчастный ключ от номера.
Мужик, не тормози, ну. [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

17

Пленник больше не дёргается и достаточно исправно ведёт их пустыми коридорами, изредка виляя, когда что-то его напрягает или когда он вспоминает (наверное) более удачный путь. Впрочем, у Адама нет никакой уверенности в том, что тот, скажем, не ведёт его в ловушку. Пока можно только слепо довериться (и, если что, потом переродиться). Они сменяют этаж и, возможно, крыло - он пытается следить, но в этом идиотском пост-восстановительном состоянии ему всё ещё тяжело. Проклятые годы, проведённые в параличе, кто бы мог подумать, что они так пагубно скажутся на нём даже несколько раз после?

Из тяжело-красных обои становятся тёмно, густо-зелёными, по ним бегут насыщенные золотые разводы - видимо, здешние обитатели любят богатство и шик - в худшем его представлении из всех, что Адам видел в своей жизни (а он уверен, что видел этого не мало, как уверен и в том, что это действительно худший вариант, вычурный, преувеличенный, совершенно безвкусный). По обе стороны коридора появляются двери, встречается даже пара окон, но выглядывать в те не спешит ни один, ни второй. Наконец они достигают некоего пункта назначения, и пора бы уже, потому что пора бы и перестать испытывать их удивительную удачу на прочность.

Судя по тому, что он видит перед собой, его несостоявшийся убийца не планировал завести Адама куда-то не туда (скажем, к той же толпе с пистолетами), ну или, может, просто не сообразил, что может таким образом выкрутиться - в конце концов, несмотря на свои предыдущие мысли, Адам вполне может ошибаться. Он ровным счётом ни-че-го не знает об этом мире, об этом месте, об этом человеке, о времени, в котором "проснулся", о порядках, о.. планах и намерениях этого писклявого человечишки в его руках. Истина может быть какой угодно - всё это может быть частью плана снова поймать его, раз убить не удалось. Или - кто знает - может, за годы его отсутствия Морган (фамилия Генри была ведь Морган?) придумал какой-то иной способ от него избавиться?

Параноить можно сколько угодно, можно никогда вообще больше никому не верить, просто избавившись сейчас от этой ноши в дорогом, но дурацком костюме и свалить куда-нибудь, разбираясь со всем по дороге. Но пока выбор у него небольшой - Коротышка останавливается напротив конкретной двери и мешкает. Дверь выглядит совершенно обычной, ничем не выдающейся. Резное тёмно-красное дерево, сочетающееся с интерьером, и неброская табличка рядом. На ней написано Акапулько. Возможно, название номера? Когда-то - Адам случайно вспоминает - была такая манера, именовать сьюты и номера в гостиницах подобным образом. Опера, Сафари, Вивальди, Пикассо, Акапулько... какого чёрта - и какая разница. Если это название номера, в котором живёт (жил?) его новый знакомый, то для именования его вполне сойдёт. Всяк лучше, чем каждый раз в своей собственной голове запинаться за пустоту.

Новоявленный Акапулько тем временем мнётся в его руках и снова заметно нервничает. Адам не ошибся - тот явно старается очень аккуратно - чрезмерно аккуратно и немного по-идиотски - дать понять, что ему нужно достать из кармана ключ. И так долго и несуразно он с этим возится, что их феноменальная удача успевает опомниться и свалить: они оба слышат громовой голос, от которого Коротышка ощутимо вздрагивает - и роняет ключ, вот растяпа! - а у Адама едва ли не сводит все мышцы, потому что он его тоже знает. Слышал едва ли не каждый день на протяжении.. явно нескольких лет.

- Идиот, - шипит он на таращащего глаза и мычащего через кляп Акапулько. Так выдать себя! Так долго и успешно скрываться, и так эпически облажаться в самом конце. Есть ли смысл прятаться, когда их местоположение теперь настолько очевидно?

Но он всё же быстрым и резким движением подхватывает с пола ключ и после небольшой заминки - эти долбанные ключи и эти долбанные замки тоже успели измениться за время его отсутствия - распахивает дверь. С силой затолкнув Акапулько внутрь, Адам закрывает её за собой как можно быстрее, но и как можно тише, чтобы оставить себе небольшой шанс того, что их преследователи не догадаются, откуда именно был звук и что конкретно он означал.

В комнате полутемень, однако фигуру полусидящего на полу - видимо, толкнул он его действительно сильно - Коротышку видно достаточно хорошо. Адам хватает его за грудки и вдёргивает вверх, с трудом подавляя желание снова пригвоздить того к двери.

- Чёртов психованный придурок, - всё так же тихо, хоть и злобно цедит он сквозь зубы, встряхивая пленника пару раз, а потом так резко отпуская, что тот едва снова не валится вниз.

Адам устал.
От всего и во всех смыслах. Поэтому он отворачивается, смотрит на нож в своей руке - он прекрасно знает, что в состоянии вскрыть человеческое тело, словно цветок, таким образом, что жертва доживёт до самого финала, но сейчас ему крови не хочется. С минуту он думает о том, что было бы действительно проще свернуть Акапулько шею, как тому неизвестному в коридоре, и просто скрыться в неизвестном направлении. Кто он и что он такое, если первый инстинкт, первая мысль у него была убей? Адам отбрасывает нож в сторону - он ему действительно не нужен, пока у него есть руки, тем более, что шея у Коротышки выглядит крайне хрупкой в его тонких пальцах. Чёрт с ним. Чёрт с ними со всеми.

- Назови мне хоть одну, - произносит он чуть громче, но медленнее и словно бы тяжелее, - хоть одну грёбаную причину оставить тебя в живых?

И да, с кляпом он вполне может справиться самостоятельно - руки ему Адам не связывал. И вообще он может валить хоть прямо сейчас на все четыре стороны. Может бежать к своему хозяину или кто ему тот пижонский мужик в солнечных очках. Может бежать хоть к Генри. Может привести к нему людей. Самое хреновое? Ему безумно хочется поступить, как обычно - вспороть самому себе горло и просто исчезнуть, скрыться, сбежать и так далее. Вот только... Вот только возрождается он в чёртовом резервуаре вместо реки, озера или на худой конец океана. Что случилось с этим миром? Что произошло? Чем ещё это чревато? И так ли легко теперь ему будет существовать - не жить, конечно - в этих условиях?

Похоже, что впервые за... очень много лет ему неожиданно нужен союзник (Адам более чем уверен, что до этого он был одиночкой). Иначе - возможно - его первым, слепым инстинктом не было бы убить. Вот только? Вот только это существо перед ним слабо тянет на союзника. Он в лучшем случае не враг, просто тот, с кем их пути разойдутся (или кого он прикончит - всё может быть).

Ему на глаза попадается неряшливо брошенный на кресло бордовый халат, видимо, местный, видимо, его использовал Акапулько. Разве что Адаму всё равно, и он подцепляет тот пальцами, а потом закутывается в него - полы чуть коротки, рукава нелепо подвёрнуты - и тяжело опускается в освободившееся кресло.

- Какого хрена стало с водой? - спрашивает он тихо-тихо, скорее себя или вселенную в целом, совершенно не стараясь, чтобы его услышали.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

18

На мгновение Акапулько думает – ну все, пиздец. Их сейчас совершенно точно спалят – ну как можно не услышать этот грохот ключами по паркету?
Однако мужик все-таки успевает среагировать – выругавшись сквозь зубы, он поднимает ключи и открывает дверь, в буквальном смысле впихивая туда Манфреда, да так, что тот тут же теряет равновесие, оказываясь на полу.

Совсем охренел?! – хочется ему выпалить, но чертов шарф во рту все еще мешает, так что получается только бессвязно промычать. Впрочем, имея теперь две полноценно функционирующие руки, Акапулько тут же спешит избавиться от этого импровизированного кляпа.
Шарф, конечно же, безнадежно испорчен – Манфред с пару секунд изучает его критическим взглядом, а после отбрасывает куда-то в сторону, намереваясь встать на ноги, но его тут же хватают за грудки.

– Эй, кто еще тут психованный! – выплевывает в ответ Акапулько, тут же запоздало осознавая, что теперь он может рассмотреть этого товарища полноценно. Хоть освещение в номере на редкость дерьмовое, но его вполне хватает, чтобы оценить всю картину.
Манфред чуть вздергивает брови, наконец, встречаясь лицом к лицу с тем, кто последние минут десять плотно прижимался к нему со спину, будучи при этом голым и мокрым.

На секунду Акапулько задумывается, что такое лицо подошло бы какому-нибудь аристократу, у которого за спиной как минимум какой-нибудь мафиозный картель. Это чертовы скулы говорят сами за себя, а вот взгляд у мужика на редкость зверский – хотя, неудивительно, учитывая обстоятельства. Он сам, скорее всего, выглядит не лучше – стоит, наверное, хоть немного привести себя в порядок. Или, на худой конец, оценить масштабы бедствия – этот психованный нехило так приложил его башкой о железную дверь.

Мужик отталкивает его резко – да так, что Манфред едва ли не валится в очередной раз – в после задает вполне конкретный вопрос, но Акапулько не спешит отвечать, а лишь фыркает себе под нос, все так же внимательно глядя на этого… Черт, и как его звать-то? Рим? Честно говоря, на редкость отстойное прозвище.
Тот, судя по всему, не собирается учинять расправу (по крайней мере, точно не в ближайшее время) – отбрасывает куда-то в сторону уже не особо нужный столовый нож и подцепляет висящий на спинке кресла халата.

Это что, типа тайм-аут? Временная передышка? Считается ли Манфред заложником или он может хоть прямо сейчас валить на все четыре стороны?
Хотя, черта с два он теперь свалит – ему слишком интересно, что это за мужик и что с ним не так. И если до этого момента ему самому хотелось рвать и метать, потому что, черт, какого хрена вообще?! – то сейчас все это резко утихло. Как перед бурей или типа того.

Акапулько выпрямляется, оправляя пиджак и съехавшую с плеча рубашку, а после подходит к висящему на двери зеркалу, осматривая пострадавший в неравной схватке лоб. Где-то за спиной он слышит, как парень опускается в кресло.
По правде говоря, в любое другое время черта с два Манфред позволил бы себе так опрометчиво повернуться к кому-либо спиной – но, во-первых, в отражении зеркала ему открывается прекрасный обзор, а, во-вторых, в номере все равно нет никакого оружия, кроме несчастного столового ножа, который сейчас лежит теперь где-то в углу.
Другое дело, что этот психопат может свернуть ему шею. Так что все равно нужно быть начеку.

– Дорогуша, да ты, походу, вообще не шаришь, что тут происходит, да? – фыркнув, отвечает Акапулько, осматривая свой лоб – нехилая такая ссадина, но шишки, на удивление, нет. Только башка жуть, как разрывается и пульсирует, стоит только чуть резче повернуть голову. Сволочь, приложил бы чуть сильнее, и тогда точно бы не получилось отделаться так легко.
Зачесав назад волосы, Манфред разворачивается и подходит к стоящему напротив кресла древнему телеку, поворачивая допотопную ручку.
Изображение появляется не сразу – сначала экран пару раз мерцает, а затем, наконец, появляется картинка. Сейчас только и делают, что круглые сутки показывают репортажи с восстаний – так что ошибиться с каналом сложно.

– Уж не знаю, сколько ты проторчал в коме, Спящая красавица, но последние лет семь мы живем вот в таком дерьме, – кивая на обстановку вокруг, произносит Манфред, заснув руки в карманы и обращая взгляд на парня. – С пресной водой полная жопа, каждый выживает, как может. Сам понимаешь, при таком раскладе стало очень удобно проворачивать не очень законные дела, скажем так, – добавляет Акапулько. С несколько секунд он молчит, не отрывая внимательного взгляда, а после продолжает, усмехнувшись: – Ты там что-то спрашивал, нахрена меня в живых оставлять? Ну, детка, так-то у тебя не особо много ту знакомых, судя по всему. И тебе явно понадобится тот, кто хоть сколько-нибудь шарит, что тут вообще творится в этом филиале пиздеца.

Казалось бы, зачем ему самому с кем-то пытаться завязать сотрудничество – при ином раскладе Манфред подумал бы еще раз сто. Но сейчас ситуация несколько иная. Выбирать особо не из чего.

– Имя-то хоть свое скажешь? Можно и фейковое, мне вообще насрать – не называть же тебя Римом. Отстойно звучит. [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

19

- Рим - хороший город, - как-то автоматически выпаливает Адам, неотрывно, в лёгком, пожалуй, ужасе глядя на разворачивающиеся на экране события, на бегущие по нему строки новостей.

Семь лет?! С пресной водой полная жопа? Он не помнит совершенно никаких проблем с пресной водой - значит, пробыл в таком состоянии больше этих самых семи лет. А что с водой солёной? Ему, в принципе, глубоко всё равно, где возрождаться - в солёной воде или пресной, главное чтобы та была, - так, может, проблемы всё же немного глубже?

Он хмурится, не отрывая, впрочем, взгляда от телека: "дорогуша", "детка" - кто вообще этот придурок, поднявший на него руку, и чем он занимается по жизни с такой манерой общения? Чем бы ни занимался, просто удивительно, что он до сих пор жив: настолько надоедливый и, судя по всему, не шибко далёкий. Ничего удивительного в том, что мужик в солнечных очках был им недоволен. Теперь им недоволен Адам, и, честно говоря, он предпочёл бы всё же, чтобы Акапулько свалил, вот только тот, кажется, неожиданно передумал.

Зажмурившись от усиливающейся головной боли, он трёт переносицу и пытается думать, хотя получается с большим трудом (а ещё на удивление не хочется). Чего ему хочется, так это отдохнуть, несмотря на то, что последние семь плюс лет он провёл в состоянии овоща. Ему хочется нормального человеческого отдыха с расслаблением мышц и головы, а не этого вязкого безвременья с потерей ощущения собственного тела. Впрочем? Он неожиданно для себя вдруг понимает, что сама мысль об отдыхе - или того хуже, сне - страшит его до чёртиков. Что, если... Что, если всё? Что, если это галлюцинации? Что, если стоит ему лечь, он снова потеряет над телом контроль? Что, если он не проснётся?

Последнее вообще кажется полной дичью, потому что страха смерти Адам не испытывал вот уже.. цифра почти всплывает в сознании, но он не успевает поймать её за хвост. Долго. Очень долго. Но это и не страх смерти, нет, это страх небытия, неопределённости, когда толком не понятно, жив ли ты вообще или нет, существуешь ли ты или нет. Адам мотает головой и стискивает её в ладонях, зарываясь пальцами в собственные ещё влажные волосы.

- Если тебе насрать, что ж ты спрашиваешь? - огрызается он наконец более предметно, условно отвечая на один из последних вопросов.

Имя, там, кажется, было про имя. И что они все так помешаны на этой части речи, что этот вот, что Генри? Ему как-то достаточно абы чего - например, Акапулько вполне сгодится, Генри он просто знал, да тот и не пользовался другими именованиями на протяжении всего своего жизненного цикла - удивительно! Может, конечно, дело в том, что своего истинного - первоначального - он просто не помнит, а может, потому что давно перестал на это изначальное походить. Долго. Очень долго.

- Обойдёшься Римом, не развалишься, - опуская руки на колени, договаривает Адам, одновременно примеряясь к этому звучанию. Ему почему-то кажется это жутко ироничным, подходящим, почти правильным. Как минимум, в метафорическом плане - очень долго - ведь вряд ли даже в этом мире есть что-то более вечное, чем Рим (если тот всё ещё стоит). - Акапулько. С чего вдруг такой альтруизм после того, как тебя наняли меня грохнуть? Кстати, кто? Твои друзья-любители пушек и солнечных очков? Знакомо имя Генри Морган?
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

20

– Ну окей, Рим, кто я такой, чтобы мешать тебе выебываться, в самом-то деле? – фыркнув, отзывается Манфред, оглядывая номер пытливым взглядом, словно пытаясь что-то найти – а после шагает к прикроватной тумбочке, начиная рыться в ящичке. – Что насчет того, хороший город или нет… Хрен знает. Остается надеяться, что он все еще стоит на месте – в Европе тоже обстановочка так себе. Из-за этого водного кризиса нехило так всем прилетело.

Стоит признаться, что Акапулько звучит очень даже интересно – тем более, что Стоун в любом случае не собирался выдавать свое имя вот так сразу. Не то, чтобы он за что-то там переживал (а особенно учитывая то, что этот психованный действительно как будто бы не из этого мира) – просто это дело принципа, что ли.

Выудив, наконец, то, что он выискивал – небольшую фляжку – Манфред откидывается поудобнее на спинку кровати и отвинчивает крышку.
Кажется, что именно сейчас у него получается более или менее облегченно вздохнуть – хоть он и понимает, что это нихрена не надолго.

– Как? Генри Морган? – сморщившись, переспрашивает Акапулько, а затем делает глоток из фляжки. О да – целительный глоток виски это именно то, что нужно сейчас. – Не знаю такого. Ты его ждал в гости?

Он пока что не спешит отвечать на все остальные вопросы, давая себе немного времени на то, чтобы подумать. Что именно стоит, а что не стоит раскрывать?
Понятно уже, что чувак ни сном ни духом о том, что творится в мире – Манфред заметил, с каким лицом тот смотрел новости. С лицом человека, который всеми силами пытается понять, что за херня тут творится.
Пока что Акапулько не очень представляет, что делать дальше – за дверью все еще шарят местные амбалы во главе с этим бугаем. Для начала нужно хотя бы прикинуть, какие у него есть шансы.

Вариант с вертолетом уже безнадежно отпадает – хрен знает, где сейчас шарится старик, но на глаза ему лучше не попадаться лишний раз. А свалить из этой дыры все еще нужно – а иначе кранты.

Несколько секунд Манфред оценивающим взглядом скользит по фигуре этого Рима – учитывая то, как он всего лишь минут пятнадцать назад тыкал ему столовым ножом в сонную артерию, этот чувак вполне себе имеет представление, как обращаться с оружием – какое бы то ни было. Да и хватка у него стальная – при желании, небось, может свинтить кому-нибудь шею.
Так почему бы и нет, собственно? Если так посмотреть, у них у обоих особо-то и нет выбора.

Сделав еще один глоток, Акапулько встает со скрипучей кровати, и подходит к Риму, останавливаясь в паре шагов от кресла.

– Ничего личного, приятель, мне просто указали на то, кого нужно прикончить, в обмен на путевку из этой сраной богадельни. Но, как видишь, все пошло по пизде, – фыркнув, произносит Манфред. – Типа, вместо тебя мог быть вообще кто-нибудь другой – я уже на все был готов, лишь бы свалить отсюда. А этот пижон в солнцезащитных очках – Король Волков. Мы с ним одно время имели общие дела, вот я и обратился к нему за помощью.

Хотя, честно говоря, лучше бы и не обращался – продолжает Акапулько в своей голове.

Вот именно так – максимально открыто и честно, потому что скрывать ему особо-то и нечего.
– К чему я это все, – добавляет затем Манфред, засовывая свободную руку в карман брюк и внимательно глядя на Рима. – Понятное дело, что так просто из этой дыры не выбраться. Да и ты вообще не волокешь, что сейчас творится в этом сраном мире…

Фыркнув, Акапулько молчит с пару мгновений, а затем протягивает фляжку:

– Предлагаю сотрудничество – временное или нет, мне пофиг. Достанем оружие, которое они где-то тут хранят, выберемся отсюда – а потом можешь катиться, куда пожелаешь… И да, кстати, как ты провернул эту херню? – таки решает он спросить. – Ну, эту херню – с исчезновением. Что это, блять, было? [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

Отредактировано Dale Cooper (2019-06-28 02:34:09)

0

21

Адам закатывает глаза и, пока хозяин номера ковыряется в прикроватном шкафчике, а потом занимается возлияниями из найденной там фляжки, с досадой размышляет о том, что за хренов гопник ему достался в невольные спасители. Вот и вроде бы одет неплохо - он не знает цену и марки, но качество шмоток определяется даже на ощупь - и замашки местами королевские (как у королевы драмы), но лексикон? Он качает головой и возвращается к просмотру телевизора - лучше бы Акапулько вообще не открывал рот, за умного бы сошёл. И совершенно точно прожил бы больше, и даже, возможно, не оказался бы в этом треклятом отеле с замашками санатория и, соответственно, в их текущем раскладе - лицо у него разукрашено очень уж говоряще.

Ты его ждал в гости?
Продолжая смотреть в экран, Адам перестаёт видеть на нём происходящее. Ждал ли он кого-то в гости, даже бы и Моргана? Нет. Последнее неопределённое количество времени он вообще ничего не ждал и не осознавал. Это даже существованием назвать сложно, ведь в самом этом факте он сомневался больше всего. Ты как бы есть, но тебя как бы и нет. Быть может, если бы тот здоровый мужик, который его временами ворочал, чтобы обмыть - осторожно, чтобы не навредить процессу дыхания, - хотя бы иногда с ним разговаривал... Хотя бы за это можно было бы зацепиться, но нет. Он молчал, и молчал так упорно, и смотрел так сурово, что, кажется, Адам не знал даже его имени - не помнил или что-то вроде, а именно не знал. Впрочем, это не суть важно.

Он мотает головой - нет, он не ждал Генри, - не заботясь о том, нужен ли Акапулько ответ или это просто очередной выхлоп и его незакрывающегося рта. Но ему, пожалуй, интересно, как Генри справлялся с охватившим миром кошмаром, как сохранял свою поруганную Адамом, но столь лелеяемую им невинность, и вообще жив ли он: с одной стороны - да что с ним будет? С другой - если есть такие проблемы с водой, тот мог... Потому что он явно пропал, потерял контроль над состоянием Адама, иначе всего этого бы не произошло. Расстроится ли он, если с Морганом случилось что-то из ряда вон (для бессмертных, разумеется)? Вряд ли. Что бы их ни связывало, это уже семь и более лет как пройденный этап, пора начинать [ещё одну] жизнь с начала, относительно чистого листа. Заводить новые знакомства?

Адам снова смотрит на Акапулько, который всё это время как-то уж больно подозрительно молчит, развалившись на кровати. Хотя бы не может одновременно пить и разговаривать, и на том спасибо. Тот таращится в ответ, явно оценивая и, возможно, даже думая о чём-то своём - при условии, что он вообще умеет думать. Видимо, что-то для себя таки решив, он снова подрывается и мельтешит перед глазами, в конце концов останавливаясь напротив, перегородив телек и заняв собой весь остальной обзор. Этот парень совершенно точно умеет быть настойчивым, в самом плохом смысле.

Ничего личного - уже бог знает, какой раз за их встречу звучит эта фраза, словно своеобразное кредо Акапулько в его делах, во всём, что он делает. Ну, да, так же проще? Профессиональнее, вот только ему эта фраза совершенно не идёт, звучит насквозь фальшивой в его устах, потому что весь его вид, его манера держаться и разговаривать, даже его голос - буквально всё в нём кричит о том, насколько вся эта грёбаная жизнь и всё его окружающее воспринимается очень даже лично. Но, возможно, с Адамом он действительно крайне удачно (это ирония) попал пальцем в небо, ведь он зовёт его Рим, а значит, это всего лишь название его комнаты в отеле - Акапулько знает его только по названию комнаты - и никаких имён. Вполне вероятно, что даже человек, давший ему это указание, не знал, что собирается сделать (выпустить чёрта из табакерки, например?), или знал? С тем, что творится на улицах, легче поверить в идиота, совершившего глупость - хотя, какой Адам, мать его, чёрт? Он просто он, не глава синдиката, не наркобарон, не суперагент и не супершпион - он вообще не знает, кто он. Он уверен, что никто. Его умению не умирать могли быть тысячи применений, но не похоже, чтобы хоть какое-то из них соответствовало реальности.

Ему в лицо едва ли не тычут вдруг фляжкой с предложением сотрудничества, и он не выдерживает: вскакивает вместо ответа с кресла и почти моментально оказывается с Акапулько лицом к лицу, отодвигая ёмкость с алкоголем слегка в сторону.

- Я смотрю, ты просто мастер моментальных переобуваний, это плохо влияет на уровень доверия, - с едва заметным искривлением губ, издалека напоминающим улыбку, медленно выговаривает Адам, в свою очередь разглядывая хозяина номера, скользя взглядом по его лицу сверху вниз. Вблизи и с такого ракурса он уже не воспринимается таким уж коротышкой, но это детали. Подняв руку, он обхватывает двумя пальцами подбородок Акапулько и сначала тянет тот чуть вниз, чтобы осмотреть его лоб на предмет оставленных им же самим повреждений (ничего шибко страшного, небольшая ссадина и здоровый синяк), а затем чуть поворачивает то в одну сторону, то в другую, надолго останавливаясь взглядом на шрамах, рассекающих его левый зрачок пополам. - А ещё для человека, котрому на всё пофиг, - Адам едва не морщится, выделяя всё же голосом это слово, - ты задаёшь слишком много вопросов. Если хочешь хоть откуда-нибудь выбраться целым, надо поменьше открывать рот.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка">FOREVER</a></div>[/info]

+1

22

Манфред понимает – этот что-то кардинально новенькое.
Этот Рим не имеет совершенно ничего общего с теми, с кем Акапулько приходилось иметь дела раньше. У него в арсенале семь лет, проведенных в овощном состоянии, и зверский взгляд, который вполне мог бы убивать на месте. Наверняка, Рим сейчас хочет, чтобы Манфред обернулся какой-нибудь кучкой пепла.

И в ответ на этот цепкий и сосредоточенный взгляд Акапулько лишь коротко хмыкает.

Ему действительно интересно – хоть он и понимает, что этот интерес вполне может стоить ему жизни. От этого парня за версту сквозит опасностью – и трудно поверить в то, что совсем недавно тот продавливал матрас, лежа на больничной койке в полной неподвижности.
Но не приглючилось же это Манфреду?
Тут и большого ума не нужно, чтобы понять – у этого чувака столько секретов за несуществующей душой, что даже и не перечесть. И оттого все это становится только в разы интереснее.

Рим вдруг встает с кресла, приближаясь к Акапулько едва ли не вплотную – но тот даже бровью не ведет, продолжая смотреть в ответ так же внимательно.
Взгляд Рима скользит по нему изучающее – как будто бы только сейчас то решил присмотреться получше, с чем же на самом деле придется иметь дело. Так-то Акапулько пофиг – он, если надо, может даже расстегнуть пару лишних пуговиц на рубашке.

Детка, о каком таком доверии ты говоришь? С чем вообще едят эту хрень, – хочется сказать в ответ. В нынешнее время доверие само по себе не стоит ровным счетом ничего – при желании и имея достаточные средства, можно купить все, что угодно. Доверие в том числе.
И именно поэтому в современной суровой реальности доверие практически полностью обесценено.

О да, Манфред Стоун мастер переобуваться – только он сам предпочитает называть это несколько иначе. Умение приспособляться к обстоятельствам – без этого навыка в нынешних реалиях не прожить. При другом раскладе Манфред бы сейчас тут не стоял, а уже давно бы валялся трупом где-нибудь в ближайшей канаве. А для того, чтобы в один прекрасный момент не оказаться там, нужно знать, как устроенный этот чертов мир и какова расстановка сил в тот или иной момент.
Все элементарно.

– Просто стараюсь идти по пути наименьшего риска… Эй! – выпаливает Акапулько на полуслове, когда мужик вдруг хватает его за подборок, начиная осматривать его лицо куда тщательнее, чем до этого. Особое внимание тот уделяет свежему шраму, пересекающему левую часть лица – только совсем недавно он перестал ныть и настойчиво напоминать о себе. Хотя, конечно, картинка в левом глазу то и дело пытается куда-то расплываться.
Не то чтобы Манфреда так сильно парили какие-то там шрамы – на самом деле, такое не парит его совершенно. Но этот Рим смотрит как-то уж слишком сосредоточенно – словно пытается пролезть под кожу и изучить изнутри.
А у них все же еще не такой уровень отношений.

– Эй, дорогуша, – перехватив запястье Рима, цедит Акапулько уже совершенно другим тоном, не отпуская чужой руки. – Как говорится, если бы я получал по доллару после каждой такой фразы, то уже бы мог жрать бабло на завтрак, обед и ужин. Хватило бы на триста лет вперед, – продолжает Манфред, подаваясь чуть ближе и глядя так же сосредоточенно и зло. – Давай учтем сразу, приятель – быть тут мальчиком на побегушках я совершенно точно не собираюсь, окей? Либо сотрудничаем – и пытаемся что-то с этим делать, либо ариведерчи – и разбегаемся нахрен по разные стороны.

Ему уже хватило в свое время Короля Волков и всей этой шайки-лейки – и сейчас работать на кого-то Акапулько точно не собирается.

– И, знаешь, как-то странно заливать про доверие, когда сам-то… – Манфред делает паузу, а после фыркает себе под нос. – Можешь, конечно, ничего не говорить, но я видел, как ты испарился с больничной койки. И тогда, в коридоре, когда по тебе начали стрелять. Я, может, и мастер переобуваться, но и ты тоже не белый и пушистый, Рим.  [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

23

Когда пальцы Акапулько смыкаются на его запястье - сильно, зло, с прекрасно читаемым намерением сломать кость при необходимости, - лицо Адама замирает, улыбка на нём становится стеклянной и кричаще ненастоящей, но в то же время ещё не определившейся, в какое же иное состояние ей хочется перейти. Замирает и он сам, в том же положении, с задранной рукой, без каких либо попыток вырваться из мёртвой хватки оппонента, без какого-то плана действия. В кои-то веки Адам не контролирует ничего совершенно - ни ситуацию, ни того, с кем ведёт диалог, ни, пожалуй, даже себя самого, потому что попросту не понимает толком, кто он и что. Есть смутное ощущение себя, какой-то прежней, но утраченной теперь целостности, есть общие представления о том, как устроен мир, о его положении в нём (очень общие, ведь мир в который раз катастрофически изменился, и всё, что Адам - Рим - сейчас может для себя сказать, наверное, так это то, что он не из "хороших парней", кем бы эти парни ни были, уже просто исходя из того, как спокойно и уверенно он чувствует себя в компании его нынешнего возможного гида). Но на этом - всё. В каком-то изощрённом смысле он сейчас полностью по власти Акапулько, и эта мысль горит на коже, словно раздражение, в том месте, где тот держит его, стискивая запястье так, что явно останутся синяки.

Впрочем, это совершенно точно Адама не волнует, и потому он не реагирует на этот выпад. Никак.
Разве что словами, и, может, самую малость лицом - кривая улыбка наконец спадает с губ, и он чуть склоняет голову на бок, всё продолжая и продолжая разглядывать чужое лицо.

- Смело с твой стороны предположить, что у меня может быть что-то, чем платить тебе за работу, - медленно и тягуче выговаривает Адам. Так же неторопливо он поднимет вторую, свободную пока руку, и едва-едва, совсем невесомо касается самыми кончиками пальцев верхнего края шрама на лице Акапулько, чтобы затем всё так же медленно провести ими по всей его длине вниз, не отрывая от процесса завороженного взгляда. - Последний год, который я помню - две тысячи тринадцатый.

Это значит, что у него ничего нет. Совершенно, абсолютно, ничегошеньки.
Даже если какие-то старые активы и сохранились в первый год его заточения, то с тех пор прошло... Сколько? Он, конечно, не представляет, сколько прошло - кажется, Акапулько не упоминал, какой год нынче? Но детали не столь важны - судя по радикальности и глубине изменений, прошло достаточно, чтобы всё лицо Земли изменилось, вряд ли остались его старые связи, его квартиры, его маленькие убежища, разбросанные тут и там по основному месту обитания. Нью-Йорк это был, кажется. Сейчас они в Лос-Анджелесе, если верить тому, что показывали в новостях, и если он правильно их понял. Всё, что у него когда-то было - всё немногое - всё сгинуло в пучине времён. Ничего нового. Вот только в этот раз он процесс не наблюдал и не успел подготовиться, не успел смениться, не нашёл себе.. Ничего.

Он пуст и бесполезен.
Куда более пуст, чем когда-либо был до того, вот это достижение, вот это экзистенциональный кризис - неужели у него есть только один этот говорливый мерзенький отброс современного общества в дорогой обёртке и с изуродованным (но всё ещё не лишённым своеобразной привлекательности) лицом?

Это грустно, почти тоскливо, это практически заставляет его кровь кипеть, но Адам отбрасывает эти мысли: если он бессмертен и действительно жил так долго, сколь ему подсказывает что-то внутри, то весь мир вокруг него лишь временный тлен, пепел и прах, рассыпающийся на глазах. И этот Акапулько, столь вычурный, столь злой и заведённый, столь возмущённый какой-то своей отдельно взятой несправедливостью, столь обманчиво полный жизни, на самом деле давно мёртв - ну, или будет мёртв, совсем скоро, может, через пару лет, плюс-минус. Есть ли смысл узнавать его, есть ли смысл запоминать его, вглядываться в неравномерную зелень глаз, запоминать количество морщинок, ощущать тепло кожи и шершавость щетины?

Адам думает об этом шраме. Тот, кто оставил его Акапулько, вполне мог лишить его жизни совсем, и тогда Адам валялся бы в той комнате, на той постели ещё бесчисленное количество лет. Пока все эти беспорядки не добрались бы до систем энергообеспечения здания, пока не убили бы персонал или что-то ещё. Этот шрам мог лишить его этого шанса, каким бы паршивым тот в итоге ни оказался, каких бы проблем ему ни принёс, сколько боли бы ни стоил - умирать от удушья два раза подряд крайне гадко.

У самого Адама нет на теле шрамов совсем. Несмотря на прожитые годы, которые явно не были полны благоденствия и процветания, нет. Его кожа идеально чиста, потому что все полученные им раны обнуляются при... Хотя, стоп. Нет. Не идеально. Он вспоминает кое-что и сразу хмурится. Опуская одну руку и как-то неожиданно легко высвобождая вторую, он обходит застывшего на месте хозяина номера и шагает к зеркалу во весь рост, висящему на двери. Остановившись напротив, Адам развязывает пояс и раскрывает халат: да, он на месте, именно там, где Адам не столько видел, сколько вспомнил его, слева на животе, аккурат под рёбрами, неровный и уродливый горизонтальный шрам от небольшого лезвия.

События возвращаются к нему непрошено, вспышками, дезориентируя на мгновение и едва не заставляя голову кружиться: короткий нож - пугио - десятки рук, он окружён, его прижали к стенке, ему страшно и вместе с тем он не верит, что это всё действительно может произойти - им не хватит духу, ведь верно? - но его хватает, люди кричат, руки мелькают, мелькают ещё лезвия, и острая боль окружает его плотным облаком, скручивает ураганом, возможно, он даже кричит - или это кричат нападающие - боже мой, сколько их? - или люди вокруг, или все вместе.

Он не помнит лиц, только руки. Их количество. Двадцать три. Двадцать три руки, включая...

- Всё, что у меня есть... - всё так же неотрывно глядя на отражение шрама в зеркале, вдруг заговаривает Адам, - лишь это тело. Я бы сказал, что ты можешь убить меня прямо сейчас, но, - он усмехается, горько, злобно, отчаянно, почти сумасшедше, и поднимает глаза выше, глядя на отражение Акапулько в гладкой поверхности, - мы оба знаем, что нихрена это не решит. Что до того, как я это делаю? Хочешь верь, хочешь - нет, но я не знаю. Или - быть может - просто ничего не делаю. - Он наконец разворачивается, перекатывая в голове мысль о том, что вокруг него в тот день были колонны, чёртова курия театра Помпея, долбанная античность - не каждый день, наверное, осознаёшь, что ты, возможно, вполне вероятно, кажется, Цезарь? - и снова подходит к Акапулько близко-близко, разве что не упираясь своим носом в его, но, разумеется, нет, ведь он высоко задирает голову. - Испокон веков это происходит так: кто-то убивает меня, но я возвращаюсь. Каждый раз возрождаясь в воде.

Впрочем - Адам (почему он обращается к себе Адам?) отводит глаза в сторону - Акапулько всё ещё может убить его, прямо сейчас, просто чтобы проверить или чтобы избавиться. Времени, что ему понадобится, чтобы добраться из резервуара обратно сюда, вполне хватит на всё, что угодно. Да и так и так посыл будет вполне понятен, Адам просто не станет искать пути назад.

Рим.
Подумать только! Они поместили его в эту комнату. Так зовёт его он.
Какая невыносимо жестокая ирония.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

24

Возможно, при желании, Акапулько действительно бы смог сломать этому чуваку запястье – если сжать пальцы чуть сильнее.
При желании.
С другой стороны, в данный момент это вовсе не является самоцелью.

Это, скорее, рефлекс. Закономерная реакция человека, который за многие годы привык к тому, что от окружающих в лучшем случае не стоит ждать ничего хорошего. В худшем случае – чуть зазеваешься, и ты уже бездыханный труп с дырой в башке.

Манфред физически чувствует, как в комнате начинает звенеть от напряжения. Хотя, возможно, это звенят сирены где-то в глубине коридоров отеля.
Рим даже не предпринимает никаких попыток, чтобы вырваться – только ухмылка медленно сползает с лица, а взгляд так и остается изучающим, проникающим едва ли не под кожу.
Акапулько глядит в ответ не менее внимательно и цепко, как будто бы не желая так просто проигрывать в этой импровизированной игре в гляделки.

– Не проблема, дорогуша, если нет налички, то счет могу тебе выставить позже… – в тон Риму отвечает Манфред, а потом едва ли не шарахается в сторону, когда мужик вдруг протягивает свободную руку и едва заметно касается кончиками пальцев его шрама.
По инерции хочется дернуть головой и отстраниться – потому что, черт возьми, он еще не привык к этой хрени на лице. Не то, чтобы Акапулько как-то уж сильно парит само наличие этого шрама – за исключением того, что временами эта дрянь все еще пиздец как побаливает, да и пострадавший глаз уже не видит так же четко, как и прежде.

Скорее, его невыносимо бесит именно тот факт, что он позволил кому-то подобраться к себе настолько близко – и оставить такую явную отметину.
Это не то же самое, что какое-нибудь пулевое ранение – шрам, при том практически через все лицо, это что-то совершенно другое. Более унизительное? Возможно. В той или иной степени, но непомерное эго Манфреда Стоуна оказалось нехило так уязвлено.

Акапулько сжимает сильнее зубы, чувствуя, как левую сторону лица едва ли не сводит судорогой, но все же выдерживает и этот слишком уж внимательный взгляд, и это вроде бы невесомое, но все же ощутимое прикосновение.
Кажется, все это время он даже и не дышал толком.

Что там этот чудик сказал?
Последний год, который я помню – две тысячи тринадцатый.

– Ого, это что получается – Спящая Красавица провалялась овощем пятнадцать лет? – присвистнув, вздергивает бровь Манфред – но Рим его уже не слышит, вдруг изменившись в лице и как будто бы вспомнив о чем-то своем. Он вырывается уже из не то чтобы очень уж сильной хватки Акапулько и целенаправленно устремляется куда-то – Манфред провожает его чуть удивленным взглядом, а после вздергивает бровь, когда Рим замирает перед зеркалом и распахивает халат.

– Знаешь, будь обстановочка поприятнее, я бы уже подумал о чем-то другом… – произносит Акапулько, пряча обратно в карман уже полузабытую флягу и все так же не отводя взгляда, невольно оценивая фигуру – а спустя несколько секунд, подойдя чуть ближе, понимает, что именно так пристально изучает Рим. – Ого, нехило ты отхватил. Этот несчастный все еще жив или ты уже успел заколоть его столовым ножом?

Сам Манфред почему-то думает, что верным будет второй вариант. Хотя, кто знает?
Удивительно, что после такого ранения мужик вообще остался жив. Кстати, об этом…

Они с Римом встречаются взглядами в отражении зеркала, и Акапулько вздергивает бровь, тихо фыркая себе под нос.
Предложение крайне заманчивое – на самом деле, в этом даже что-то есть, потому что не каждый день услышишь такое. Но, с другой стороны, чертов Рим прав – Манфред сам видел своими собственными глазами, чем чревато покушение на жизнь этого чудика.
В общем-то, ничем не чревато – тот просто испарится, а потом вновь появится из ниоткуда.

А после мужик снова оказывается напротив Акапулько – настолько близко, что, кажется, Манфред даже чувствует жар чужого тела. Он фыркает снова, не отстраняясь ни на сантиметр и поднимая глаза, глядя на Рим неотрывно и так же внимательно, даже когда тот вдруг разрывает зрительный контакт.
С несколько секунд Манфред молчит, а после, проскользнув взглядом по фигуре Рима, касается кончиками пальцев отворота халата, чуть оправляя его и приглаживая.

– Ну, могу сказать, что не очень-то тебе повезло, потому что с водой нынче полный пиздец – ну, ты уже в курсе. А так, конечно, удобная хрень, – пожав плечами, произносит Акапулько. Черт возьми, в такую дичь было бы трудно поверить, если бы он своими собственными глазами не видел, как чувак исчезает после того, как в него выпустили с десяток пуль. – Тот, кто захотел тебя прикончить, походу, вообще не шарил, что творит.

Снова замолкнув на несколько мгновений, Манфред задумывается о том, что, возможно, из подобного сотрудничества вполне себе может что-нибудь выйти.

– Ты это… – вздернув бровь, добавляет Акапулько. – Я, конечно, против халата ничего не имею, но если мы собираемся сваливать, то тебе бы лучше нормальное шмотье надеть. [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

Отредактировано Dale Cooper (2019-07-16 02:35:53)

+1

25

Пятнадцать?
Адам мысленно содрогается, хотя внешне никак свою реакцию не выдаёт - просто потому что незачем заламывать руки и устраивать трагедию из уже произошедшего. Он провёл парализованным пятнадцать лет? Подобное было бы кошмаром, невозможным, катастрофическим событием для кого-то, кто не обладал бы его характеристиками. Выйти из такого состояния спустя пятнадцать лет невозможно, а если бы и произошло, ни к чему хорошему бы ни привело ни в каком смысле. Ему повезло, что он перерождается, что его тело возвращается к полностью функционирующему состоянию без каких-либо потерь. Ещё бы вот сознание... но с этим он как-нибудь справится, если текущие проблемы с водой не поставят его существование наконец под полноценную угрозу. Впрочем, его новый знакомый ведь сказал, что проблемы с водой пресной? Может, с солёными водоёмами всё обстоит не настолько плохо, а Адам совершенно в этом плане непривередливый.

Что ж, пятнадцать лет, конечно, ощутимый срок, но в сравнении с уже прожитым? Другой вопрос, что время словно бы ускорило свой бег, и в этот раз за каких-то пятнадцать лет планета скатилась едва ли не на самое дно худшей антиутопии. В таких условиях, при таком сложном раскладе Адам, пожалуй, ещё никогда не жил. И он не уверен, что хочет. Но Генри когда-то и Акапулько сейчас не оставили ему никакого выбора.

Кстати, об Акапулько.
Конечно, он всё видел собственными глазами и даже дважды, но всё равно принимает "объяснение", уж какое-никакое, по сути ничего не дающее, кроме констатации уже и так известного факта, очень спокойно и легко. Когда-то он вызывал священный ужас, затем насмешки и обвинения в сумасшествии, множество спектров вплоть до научно-корыстного интереса самой жестокой и беспринципной, наверное, части человечества. Потом снова ужас - в глазах Эбигейл, которая моментально сочла его угрозой (кто такая Эбигейл?) - и вот теперь ничего. Акапулько просто пожимает плечами. Удобная хрень.

Видимо, он просто до конца не понимает, мысля привычно узкими для себя категориями "здесь" и "сейчас", сиюминутного извлечения выгоды. Век смертного короток. Век смертного мафиози короток вдвойне, а судя по манерам хозяина номера и говорящему шраму на лице, он не особо спец в сохранении своей шкуры, скорее спец в провокациях при всей своей уверенности в том, что он хорошо умеет ориентироваться в ситуации. Выворачивать ту против себя у него, видимо, выходит куда лучше. Тем парадоксальнее то, что Адаму он нравится, нравится в каком-то совершенно новом для него, изощрённом смысле, и всё больше и больше с каждой минутой. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот? Наверное, из-за этого паралича и странного сбоя в процессе перерождения, из-за которого он помнит себя лишь очень разрозненными (судя по всему, на две тысячи лет так?) кусками, у него мозги окончательно поехали набекрень. С другой стороны, чем именно это плохо?

- Я отрубил ему руку гладиусом, - чуть глухо и крайне неторопливо произносит Адам, неожиданно решая ответить на одну из прошлых реплик Акапулько, - в те времена это было страшнее смерти...

Он снова смотрит на Коротышку сверху вниз тот только что оправил ворот его распахнутого халата, приглаживая сверху, и всё ещё смотрит куда-то ему в район груди. И это прикосновение неожиданно вызвало у него непрошенные, столетия назад позабытые, веками игнорируемые и подавляемые за ненужностью реакции. Влечение - одна из них, и Адам вдруг становится болезненно осведомлённым о близости Акапулько, о том, как пахнет его средство для волос, какой-то дешёвый (хотя, возможно, скорее бессмысленно дорогой) парфюм, которым он надушился, но через который уже пробиваются нотки другого запаха, того, что издаёт его тело, о медленно расцветающих на его собственной коже синяках.

Потеряв на мгновение контроль, он делает шаг вперёд, а потом ещё один, Акапулько, естественно, отступает, едва не отскакивая назад, ведь они стоят и без того слишком близко. Ремарка о шмотье тонет где-то на заднем фоне, потому что - ха! - где ему его взять, это нормальное шмотьё здесь и сейчас, под его-то, явно отличающийся от Коротышки, размер? А в номере ничего, кроме халата ему на глаза не попадалось.

- Или, может, - ещё медленнее и значительно тише начинает он, продолжая неотвратимо надвигаться на Акапулько, - этот кто-то очень даже шарил, и хотел таким образом избавиться от тебя, рассчитывая на мою вполне естественную реакцию?

Отомстить. Убить. Разорвать в клочья.
Такой была первая реакция на обладателя писклявого голоса, что причинил ему боль. И плевать на детали, на освобождение, на всё вообще. В том состоянии он был практически ослеплён одним только желанием, и если бы не те заминки, если бы не пули прихвостней любителя солнечных очков, если бы не это их маленькое своеобразное приключение, совместные прятки и ещё более странное (и подозрительное) предложение сотрудничества.. Возможно, Акапулько валялся бы, ровно как тот безымянный чёрный парень, в коридоре со свёрнутой шеей.
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

26

А это Рим, судя по всему, не очень большой поклонник огнестрельного оружия – это насколько нужно быть отбитым, чтобы отрубить чуваку руку? И чем он там ее отрубил? Гладиусом?
(Манфред чувствует, как от этих интонаций в голосе Рима по спине начинают бежать мурашки. Когда вообще такое было в последний раз?)
Акапулько не особо шарит в видах ножей и кинжалов, но от этого гладиуса так и сквозит чем-то дохрена старинным. И он вдруг понимает, что эта отбитость ему очень даже нравится.

Сам Манфред предпочитает все же огнестрельное оружие – хотя, если так подумать, колюще-режущее в какой-то степени гораздо более интимно, что ли? Больше контакта и точек соприкосновения – во всех смыслах. Стоит только вспомнить, как буквально минут двадцать назад сам Рим прижимался к нему со спины, тыкая в кончиком столового ножа куда-то в районе артерии – разве не интимность в самом ее истинном проявлении?

А еще Манфред вдруг понимает, что у него ужасно чешутся руки в действительности прикончить Рима – чтобы в очередной раз посмотреть, как тот просто растворится в воздухе. Чтобы удостовериться в том, что это ему не привиделось.
Только вот из оружия тут только этот чертов столовый нож, который валяется где-то тут на полу.
Но да ладно, с этим еще можно повременить. Стрелять в Рима точно не хочется – ради него Акапулько бы даже сделал исключение и пошел против своих принципов. Разочек можно, тем более в исследовательских целях. Да и, опять же – гораздо интимнее, ведь так?

Манфред пока что не может в полной мере оценить и прикинуть, вот что же именно он ввязался и чем это все может грозить ему в ближайшем обозримом будущем. Какие проблемы может принести? Или же наоборот – щедрые диведенды?
К сожалению – или к счастью? – Акапулько ничего не может с собой поделать; это уже своего рода профдеформация – везде и во всем просчитывать возможные потери и выгоду. Но с таким ощутимым преимуществом в виде Рима, которому все нипочем… Манфред пока что обдумывает, как именно это можно будет использовать, а пока –

Эй! – только и успевает он выпалить, когда Рим вдруг начинает недвусмысленно на него напирать, заставляя пятиться куда-то назад, к дальней стенке.
Его голос звучит как будто бы еще тише и ниже, но Акапулько слышит его так же хорошо.
Слишком хорошо. Кажется, подайся Рим чуть вперед, и он мог бы все это в буквальном смысле прошептать ему на ухо.
(На краткую долю секунды ему вдруг кажется, что у мужика действительно мозги встали набекрень – и он сейчас просто возьмет и забьет Манфреда чем-нибудь первым попавшимся под руку. Или придушит своими собственными руками – и вот это как раз и подпадает под категорию «более интимное».)

– Если этот кто-то и шарил, то он в любом случае по-крупному облажался. Ты же, вон, все еще как-то терпишь меня, мм? – цедит Манфред в ответ, вцепляясь в плечо Рима и заставляя того притормозить – чтобы потом отпихнуть его. Ну, или попытаться.

Так-то вполне себе существует вероятность того, что таким образом Король Волков просто захотел от него избавиться, подкинув дельце, которое в конечном итоге обернется для Акапулько не самым лучшим образом.
Но, с другой стороны, разве мог старик знать, что этот чудик с таким сюрпризом? (Бонусом?)

– А вообще, – добавляет Манфред, одновременно вцепляясь пальцами в отворот халата Рима, подтягивая того чуть к себе и заставляя тем самым слегка нагнуться – чтобы глаза у них были примерно на одном уровне. – Мог бы и спасибо мне сказать, между прочим... – голос его звучит в тон Риму – так же низко и тягуче-медленно. – А то сейчас бы так и валялся у себя в палате – для тебя-то все сложилось в итоге просто шикарно, если уж так посудить. А вот мне был обещан трансфер из этой дыры – но, видимо, на это уже рассчитывать не стоит и придется воспользоваться сраным Uber. При условии, что они вообще еще заезжают в этот район.

Манфред вдруг замолкает, прерывая этот поток сознания – и с несколько секунд просто смотрит на Рима, внимательно вглядываясь в его глаза, пусть те в полумраке номера кажутся сейчас полностью темными, без каких-либо полутонов и оттенков.
Акапулько коротко облизывает свои губы, но хватку свою так и не расцепляет.  [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

+1

27

- Досадная оплошность, которую очень легко исправить, - не меняя тона отзывается Адам, снова криво улыбаясь, когда Акапулько упирается одной рукой ему в плечо и останавливает, начинает было движение, чтобы его оттолкнуть - даже мышцы на руке напрягает, - но не заканчивает его, резко расслабившись на этом "мм?".

И Адаму вдруг начинает это всё дико нравиться, начинает его забавлять, что ли? Редкое, редчайшее явление, чтобы его действительно что-то цепануло и заинтересовал какой-то там очередной мелкий смертный, который в его жизни надолго не задержится. Чем больше он помнит, тем непонятнее то, что он делает, тем нелогичнее, тем страннее. Всё это ему совершенно не свойственно. Ему прежнему. Ему до. Видимо, пятнадцать лет в Чистилище из собственного искорёженного осознания значительно меняют перспективу. По крайне мере на какое-то время, зачем сейчас забегать вперёд, если его вдруг зацепило?

У Коротышки, кажется, тоже сейчас внутри какой-то конфликт интересов и желаний, потому что он то пытается как-то увеличить между ними расстояние то вот наоборот - снова хватает его за ворот халата и тянет на себя и совсем чуть вниз, чтобы смотреть глаза в глаза. Интересно. Это могут быть какие-то скрытые, даже им самим не осознаваемые комплексы, или же Акапулько чувствует себя в своём росте комфортно? Улыбка Адама становится ещё шире, когда эти странные, глаза, которые никогда уже не станут одинаковыми, оказываются ровно напротив. Это ему тоже более чем нравится - эта резкость, эта хаотичная энергия, которая сама по себе не может определиться, чего же ей хочется больше всего, эти глаза, эти шрамы... Они придают Акапулько какой-то смутной опасности, вызова, мол, гляньте-ка все, что я пережил (что-то, чем Адам похвастаться не в состоянии - на его теле не отображаются ни шрамы, ни время) и вместе с тем хрупкости. Но хрупкости в том смысле, что на нём следы могут остаться. Любые. Все. Хотя, возможно, последнее это чисто его искажённое восприятие.
А ещё он временами совершенно не понимает, что Акапулько там несёт, и это просто феерия какая-то.

Для него-то всё сложилось просто шикарно.
О, ну, право слово, это всё же как посмотреть? Он стоит посреди какой-то халупы с претензиями во времена, возможно, худшего кризиса в истории планеты, в одном халате и со смутными перспективами дальнейшего воскрешения. Если это шикарно, то по каким стандартам? Или исключительно в сравнении? Но спасибо он и правда сказать мог бы, тем более, когда так просят... Замолкнув наконец, Акапулько облизывает губы, а Адам ловит это действие и так на них взглядом и остаётся. Это дьявольщина какая-то, вот только внизу живота у него резко становится жарко, и он неожиданно начинает размышлять о том, что в драке Акапулько, наверное, такой же непредсказуемый и грубый, злой и не сдающийся без боя - и в постели тоже, может, он даже предпочитает быть сверху. А может...

- Могу даже показать.. насколько я благодарен, - подавшись ещё вперёд, нарочито шепчет он в самое ухо хозяину номера, иногда даже касаясь губами ушной раковины. - Будь обстановка приятнее, о чём бы ты там подумал?
[nick]Adam[/nick][status]Do you remember where it all went wrong?[/status][icon]http://sd.uploads.ru/zMxw6.gif[/icon][sign]●●●
The things you try to forget
Doesn't time fly?
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="https://flycross.rusff.me">Адам, 2127</a></div><div class="charinfo"><center>Do you celebrate your dark side<br>Then wish you'd never left the house?<br>Have you ever spent a generation<br>Trying to figure that one out?</center></div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">FOREVER</a></div>[/info]

+1

28

Манфред понятия не имеет, как же именно описать все то, что сейчас происходит – но, в общем и целом, вся динамика происходящего его более чем устраивает. Интригует, если уж говорить точнее – интригует до такой степени, что, кажется, кончики пальцев вот-вот начнут высекать искры.
Казалось бы, только лишь совсем недавно они были готовы друг друга поубивать – у Акапулько так вообще это получилось, между прочим! – а сейчас смотрят друг на друга так, что воздух вокруг них скоро начнет потрескивать от скопившегося электричества.
И это именно то, что Манфред Стоун называет плодотворным сотрудничеством.

Он следит за взглядом Рима, понимает, куда именно тот смотрит – и не может удержаться от того, чтобы не начать улыбаться еще более довольно, чем до этого.
В этом, определенно, что-то есть – пока весь отель едва ли не расползается по швам; пока за стенками все еще слышны раскаты выстрелов и крики, они с Римом стоят друг напротив друга, настолько близко, что скоро начнут соприкасаться грудными клетками при каждом вдохе, и ведут какую-то свою замысловатую игру на двоих, о правилах которой они и сами-то ничего не знают толком.
Хотя, так ли нужны этим правила?
Сам Манфред не особо-то привык им следовать – какие бы те ни были и к чему бы ни относились.

Это чистейшей воды безумие – они ведь знают друг друга чуть больше часа, и большую часть всего этого времени думали о том, как им избавиться друг от друга.
Но что вообще можно считать безумием? Манфред и не в такое влипал – но он совершенно точно может сказать, что такого, как сейчас, у него никогда до этого не было.
Охренеть. Оказывается, что-то еще в его жизни может быть впервые?

– О, надо же. Можешь показать, говоришь? Это уже интереснее, – фыркает Акапулько, чувствуя, как от этого шепота на ухо мурашки начинают бежать вдоль позвоночника. – Детка, а я уже было подумал, что ты только угрожать умеешь, а вот оно что… Ты всех как-то по-особому благодаришь или это мне просто так охренительно повезло, мм?

Все так же сжимая ворот халата, Манфред чуть отстраняется, чтобы снова взглянуть на Рима – и, кажется, что сейчас он смотрит на него уже каким-то совершенно другим взглядом, чем до этого. Как будто бы что-то вдруг перещелкнуло в голове.
Акапулько вдруг понимает, что такого расстояния он даже может почувствовать дыхание Рима – спокойное, горячее и всего лишь самую малость загнанное. Манфред так же задерживается долгим и многозначительным взглядом на губах Рима, но в итоге ничего пока что не предпринимает на их счет. У них все же еще есть некоторое количество времени до тех пор, пока весь этот отель не превратится в щепки.

– Спрашиваешь, что я там себе нафантазировал? – в таких же интонациях отвечает Акапулько, делая вдруг шаг вперед и теперь заставляя Рима пятиться назад – только, в отличие от него, Манфред делает это чуть медленнее. Вновь оказавшись возле кресла, Акапулько чуть пихает Рима, заставляя его туда усесться, а сам упирает колено в сиденье между его ног, свободной рукой упершись в спинку кресла, а другой все еще сжимая халат – и тем самым практически нависая над Римом. – На самом деле, будь вместо этой сраной «Артемиды» хотя бы какой-нибудь отель Bel-Air, то можно было бы не вылезать из постели как минимум неделю – если ты понимаешь, о чем я, – вновь коротко скользнув языком по губам, продолжает Акапулько, смещая руку с халата чуть выше, чтобы коснуться кончиками пальцев ключиц Рима, а затем обхватить ладонью затылок. – А тут у нас времени в обрез, сам понимаешь.

Не факт, конечно, что Bel-Air до сих пор успешно функционирует – но можно ведь хотя бы лишний раз помечтать? [nick]Manfred Stone[/nick][status]four out of five[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2SLkA.gif[/icon][sign]●●●
Advertise in imaginative ways, start your free trial today
[/sign][info]<div class="charname"> <a href="ссылка на анкету">манфред стоун, 39</a></div><div class="charinfo">You're a street taco and I'm a 20-ounce sirloin.</div><div class="fandom"><a href="ссылка на фандомную тему">hotel artemis</a></div>[/info]

0


Вы здесь » flycross » I Write Sins Not Tragedies » Tranquility Base Hotel & Casino [ forever + hotel artemis ]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно