geborgenheit
a dead rushes' fleet drifting on a quiet tide
◦ участники ◦
Yamamoto Takeshi, Hibari Kyoya◦ декорации ◦
сицилийская частная клиника
глубокая ночь, полная ужасовгде-то в США Такеши попадает в передрягу, но возвращается к своим и отлеживается не под могильным крестом, а под красным.
где-то в Сицилии Хибари сторожит Ямамото от подосланных убийц - и выстраивает план охоты за головами, потому что кровь за кровь.
и так как кровь Хранителя Дождя ценнее, недальновидные кретины за океаном будут отрабатывать не качеством, а количеством.
geborgenheit [KHR]
Сообщений 1 страница 10 из 10
Поделиться12019-03-18 20:31:37
Поделиться22019-03-18 23:54:15
Imagine Dragons - Whatever It Takes
Больница - это всегда больница. Где тебя если не тошнит от запаха стерильности и медикаментов, то ты уже умер. У Такеши плавающее расписание и никаких планов на ближайший месяц, потому что так сказал Тсуна. Тишина давит на разум: полусонный Ямамото прислушивается и сердце его заходится быстрой, неровной и нервной дробью.
Если он пролежит здесь ещё хотя бы три дня, то планов не будет уже никогда. Однако.
Он не открывает глаза и не двигается, всё ещё слушая. Он не один.
Говорят, что умирать совсем не больно, если умираешь ты с честью и во имя чего-то, что стоит того. Например, во имя идеалов. Или чести - с честью, во имя чести, однако - или семьи. Такеши умирал много раз, порой сам себя убивал или специально нарывался на пулю, не важно, умирал много, но не мог вспомнить ни одного момента, когда было бы не больно. Когда бы его не рвало изнутри и снаружи, когда бы он не захлёбывался кровью, пеплом и порохом. Когда было бы просто неплохо или нормально, этого бы ему хватило вполне. Такеши помнит слабо, но в этот раз тоже не было "неплохо", снова было "никак".
Можно подумать, он заслужил что-то кроме "никак".
Он помнит, как его, полуживого и отхаркивающего кровью, лупили ногами - или чем-то там ещё - по рёбрам, что-то рыча про "грёбаных зарвавшихся итальянцев". Он ведь даже не итальянец, а японец, ну, честное слово, только слепой перепутает. Наверное, из-за крови не было видно. Он помнит, как тащил на себе кого-то из своих. Или из "чужих", потому что нет никакой принципиальной разницы, когда в Аду вам вариться всем вместе. Вы уже варитесь в нём, просто камни ещё не горячие и это не шестой круг. Он помнит, как скулил Джиро и что-то ещё там было дальше.
Быть мечником в ту эпоху, когда меч уважается лишь тогда, когда он драгоценный - та ещё задачка. Такеши справляется ровно до тех пор, пока не бьют в спину. Это похоже на оправдание и оно смело отбрасывается в сторону. Он просто молится о том, чтобы Скуало никогда обо всём этом не узнал. Чтобы не узнал вообще никто. Чтобы его даже не нашли и не смогли опознать, чтобы не хоронили и не предавали праху. Чтобы от него не осталось даже урны или...кольцо всё же надо бы вернуть. Тсуна расстроится.
Такеши флегматично думает о том, что если выплюнуть и выскоблить всё лишнее, рёбрам будет немного полегче. Они прогнутся, как ивовые ветви и не надломятся. Треск он тоже слышал. Но, может, это было в какой-то другой раз.
Америка ему всё ещё чертовски нравится. В Сицилии как-то не так. Жарко слишком.
У Тсуны дел так много, но он стабильно названивает каждые полчаса, чтобы спросить о том, как у Ямамото дела. Как по расписанию - по нему, кстати, тоже - как вообще могут быть дела, когда тебя без согласия вытаскивают с того света? Наверное, неплохо. Если не вдаваться в подробности и не рассказывать в тысячный раз о том, как всё это было. Откуда ему-то знать? Такеши смеётся, так прямо и говорит: "Я не знаю. Неплохо". Потому что знает, что Тсуна сейчас методично, скрупулёзно и увлечённо выковыривает в самом себе дыру, в районе левого предсердия, чтобы эстетично и символично. Как когда обмениваешься со второй половинкой каким-нибудь дурацким кольцом и гордо говоришь: "Смотри, как у тебя".
Как у Такеши не будет ни у кого. Даже у Тсуны. Особенно у него. Но не в этом даже дело.
Гокудера приносит ему абсолютно дурацкие книги про "теорию струн" и про что-то из "высшей математики", чтобы набрался мозгов и прекратил быть таким бесполезным идиотом. Ламбо плачет, бесконечно лезет обниматься и обмазывает все ближайшие поверхности соплями, обещая, что в следующий раз будет рядом (тогда будут два мёртвых тела, вместо одного полуживого). Малышка Хром тихо оставляет цветы и просит быстрее поправиться, а смотрит так, будто это ей больно. Рёхей чистит ему апельсины и сам же их съедает, рассказывая о билетах на матч и что-то о том, что хочет потренироваться вместе. Скуало обещает приехать и оторвать ему голову, если перевести на человеческий и литературный. Реборн говорит...много чего. Они все говорят и смотрят так, будто случилось нечто страшное.
Такеши улыбается и смеётся.
Хибари не приходит. Такеши его не ждёт. В самом деле, что ему тут делать. Правда. Не ждёт.
Из страшного только то, что Такеши нанёс сильный урон репутации семьи. Это не его валяли по земле, отбивая печень и почки. Это Вонголу обплевали и поставили на колени. И, смешно то, что это тоже как-то "никак".
У Ямамото рёбра трещат по швам от такой иронии.
Ямамото тоскливо и неприятно, когда он снимает пластырь с подбородка, тянется наконец-то его почесать нормально - разодрать в кровь, чтобы ещё раз пришлось налепить, навсегда, так ему подумалось - а под пластырем нечто отдалённо напоминающее трещину в земной коре. Как молния на ветровке. Не хватает разве что язычка: потянешь за него, молния разойдётся и осыпется маска вниз. А под ней что-то неприятное и мерзкое, о чём захочется забыть, но уже точно никогда. У Ямамото в планах целое ничего и шрам - это почти что политическое заявление.
Такеши не нужно открывать глаза или вставать, чтобы узнать того, кто составляет ему компанию сегодня. Ямамото вообще ничего не надо делать, как не надо делать и ему. Такеши тянется к ночнику на тумбочке и осторожно щёлкает, включая его. Рассеянный свет осторожно лижет чужие ноги, скрывая всё остальное мрачной тенью. Такеши улыбается. Не притворно. По-настоящему.
- Привет, Кёя, - он произносит чужое имя тихо, пряча и глотая его улыбкой на губах. - Если ты хочешь сказать: "а я предупреждал", лучше не надо, честное слово. Гокудера успел мне это высказать тысячу раз, я больше не могу это слушать, он завёлся как поломанная шарманка и на повторе бормочет "говорил-говорил-говорил", стоит мне только шевельнуться или сделать вдох. Уверен, что Тсуне это не пришлось выслушивать, как-то нечестно.
Такеши улыбается, да, но смотрит остро и осторожно. Прощупывает, решает и прикидывает. Не хочется признавать то, что ему нравится видеть то, что видит. Не хочется признавать, что, да, ждал. Пусть вместо этого будет: "Спасибо, что не Хаято," - это будет звучать правдоподобнее.
От Хибари пахнет раздражением, усталостью и чем-то ещё, таким неуловимо-тяжёлым, как бывает только у него одного. У Хибари сон - это бывшая жена, иногда напоминающая о себе и требующая алиментов, для отдыха и перерывов, но это же Кея. Он не платит, платят ему. Со сном у них у всех напряжёнка. Такеши почти что счастливчик.
- Выглядишь так, будто убивать пришёл, - Ямамото говорит почти что сыто и счастливо, с трудом скрывая удовольствие в голосе. Он весь как-то подбирается внутренне, внешне ничем не выдавая своего любопытства. Кёя и азарт - это синонимы. Родственные слова, дополняющие и развивающие друг друга. Единое целое, заставляющее отбросить всё лишнее и напускное.
Поделиться32019-03-26 02:34:08
Кея посмотрел на Саваду - тот застыл перед окном. Стоял он так больше часа и что-то бормотал. Не двигался - и явно был в глубочайших потрясении и задумчивости. Кея посмотрел - и понял, что приплыли.
Хибари сидит в кожаном кресле, пьет чай и раздает указания. Гокудеру он вежливо шлет в пень, потому что не может работать в шуме, Рехея он вежливо шлет в больницу, потому что ты Хранитель Солнца, так отрабатывай звание и деньги, травоядное, Ламбо он просто вышвыривает из кабинета в окно не снимая перчаток - и в принципе полностью очищает кабинет. И от Базиля, который может только сочувствовать, и от Орегано, с которой тихо говорит за дверью и принимает отчеты, холодно пробегаясь взглядом, и от всех Хранителей. Кея в такие моменты - остров спокойствия, огромный айсберг в океане чужих "несправедливо", "какой кошмар" и "надо что-то делать". Кея знает, что делать. Не кошмар - жизнь. Справедливо. Кея дает Саваде перебеситься - и берет большую часть его бумажной работы на себя. Не потому что они друзья или что-то другое - такое же бесполезное и травоядное, как Тсунаеши в этом состоянии. Потому что Кея просто натаскан быть Хранителем. Дино постарался воспитать того, кто будет исключительно полезен именно в критический момент - когда свои падают в лужи собственной крови, а на небе ни лучика солнца. Хибари - Облако. Для него нормально не видеть светлых пятен. Он просто берет инициативу в свои руки - и не выпускает поводья до тех пор, пока с горки они не съедут. Потом снова поведет Савада, конечно. Кея ему не кучер и не прислуга, чтобы делать его работу. Тсунаеши вырос и многое умеет сам. Кея просто помогает в сложную минуту - ничего особенного. Савада умеет принимать сложные решения и жить с их последствиями. Савада умеет мстить. Савада умеет наказывать невиновных. Проблема в том, что ноги вытерли о Вонголу. О семью. Семья за семью. И там есть невинные. Хибари понимает многое. Хибари натаскали.
Савада ездит в больницу - и в итоге срывается. Обещает полететь лично в Штаты и разобраться. Хибари понимает, что это глупо. Хибари во многом думает поганой мафиозной математикой, где в остатке всегда должен быть ноль. Ноль проблем, ноль выживших. Сошлось равенство, да? Только вот занимается математикой на нервах и не ошибается разве что Гокудера. Характер у него такой. Савада обещает полететь лично в Штаты - у Савады сдают нервы. Потому что к Ямамото он относится с нежностью, конечно. С доверием. Это у них взаимное, не отнять, не исправить. Даже если Хибари предупреждал, а Савада не послушал. Кея говорит с Реборном - у них прекрасные и честные взаимоотношения, построенные на уважении киллера к киллеру. Кея однажды рвал паспорта и сжигал их. Дино не понравилось, что его вот таким вот образом не выпускает из страны его же ученик-любовник-вообще-было-сложно. Теперь просто, конечно, теперь нет ничего. Но жизнь он тогда Каваллоне спас. Кея привык жизни забирать. Пачками. Жизнь Тсуны тоже спасает. Объясняет сложность ситуации, объясняет, что не Саваде в это лезть, напоминает суть Омерты, напоминает, что такое мафиозная семья - и как их нужно искоренять. Это не мимолетные переговоры на пару часов. Это работа. Работа тяжелая, грязная и кровавая. Кея готов за нее взяться. Кея обещает, что все сделает. Как нужно сделает. Саваде нужно только поберечь Такеши, потому что. Кея причин не объясняет, потому что. Потому что. Потому что Ямамото Такеши не трус - и может полезть в осиное гнездо. А ему бы быть в безопасности. Кея заваривает Саваде чай - и не появляется в больнице. Но заранее заботится. О том, чтобы его люди дежурили постоянно. Чтобы CEDEF позаботилось об именах, связных и крысах. Вчерашние союзники хотели сражения. Хибари принесет им войну.
В больнице Кея не к месту - он их не очень любит. Когда был юнее, никогда не мог уследить за здоровьем, но в больницы не попадал - и даже температуру переживал в кабинете школы. И жар. Дино пытался это выправить, но не осилил. Больше прав у него на это не было. Как-то, кажется, год назад, может, полтора, Кея заболел - лечил его Занзас, потому что у Варии и Вонголы была совместная операция в Колумбии. Занзас честно отпаивал вискарем - и они говорили о наболевшем. У Занзаса наболело много. У Кеи... у Кеи тоже много наболело. В итоге в Колумбии они немного задержались, но после бойни умудрились заручиться новым наркосоюзником по принципу "враг моего врага - мой друг, ваших врагов порешали мы с узкоглазым, можем и дальше вместе всех пинать, мужики". Кею вылечил виски и сон. Не больница. Потому что Кея их не очень любит. Да и с Ямамото. С Ямамото все очень сложно, а Хибари не любит ситуации неопределенности. Но в какой-то момент он понимает, что пора. Сидит в ночь - сторожит. Сегодня смена караула будет утром. Люди Хибари перегруппировываются перед отлетом начальства в Штаты - и все заранее готовят. Кея подводит красным глаза - и готовится убивать врагов семьи. Но пока сидит и много думает. В больнице Кея - как отвратительный символ того, что в больницах часто умирают. Шамал тихо просит не распугивать симпатичных медсестер своим злобным взглядом - Кея даже не отвечает, только листает историю болезни. Кея в этом разбирается. Врач, все же. Сидит он тихо и покорно. Думает. Много. Продумывает. План прорабатывает.
- Не хочу. Моя работа предупреждать, - Кея слабо пожимает плечами, тихо шуршит ткань пиджака по спинке кресла, - увещевает и ноет ураганное травоядное, - это простая такая констатация факта. Куцая, легкая и безобидная. Потому что Хаято и правда ноет и напоминает, корит себя почем зря. Делает все, но только не работает.
Кея следит за окружающей средой - пламя вязко расползается вокруг невидимым морем. На случай, если Такеши решат побеспокоить. Хибари готов говорить. Его забавляет, что готов Такеши. Говорит много и очень честно. Это заставляет сменить ногу в положении "нога на ногу" - правая немного затекла - и сцепить пальцы на коленях в замок. Кея демонстрирует закрытые позы. Это вроде как значит, что он не хочет говорить. На самом деле просто в таком положении тела наиболее просто и сохранять контроль за пламенем, и вести беседы. Даже если с Ямамото Такеши до одури непросто. Хибари хочет, чтобы сейчас из стены вылез Мукуро. Хибари хочет отвести душу и что-нибудь уничтожить или убить. Проще не станет, но зато гармония внутри снова восстановится. Особенно если убить Мукуро. Мелочь такая, а приятно.
- За тобой выслали убийц, Ямамото Такеши, - и Хибари здесь, потому что знает наверняка, в каком аэропорту они приземлились, у скольких из них есть дети и где они прячут своих матерей, Кея помнит Омерту, Кея помнит и то, что свидетелей не оставляют, как и выживших, способных отомстить, - я за ними. Не за тобой.
Потому что да. Кея - это манифестация того, что кто-то умрет. Не человек, а дурное знамение. В больницах таких видеть страшнее всего. От Кеи пахнет смертью больше, чем из морга. Кея - это железное правосудие Вонголы. Непременно под музыку жанра дарк эмбиент - с криками людей и трубами. Кее эта музыка подходит. Он пытает людей и убивает их. У него такая работа. В этот раз его даже не направили сюда, не попросили заняться. В этот раз Кея занимается этим сам. И его не поблагодарят, конечно. Никто и не заметит. Кее не жалко. Кея не ждет ни благодарностей, ни улыбок. Он просто тихо и молча заботится. Потому что вслух может все усугубить. А с Ямамото Такеши сложно.
Отредактировано Hibari Kyoya (2019-04-01 07:13:52)
Поделиться42019-03-31 16:06:55
Ямамото ужасно хочет обратно в Японию. На море. Чтобы холодная солёная вода облизывала стопы и щиколотки, игриво приглашая зайти поглубже. Чтобы солнце не по-весеннему жарко и ослепляюще грело лицо. Скользило по икрам, обогревало упрятанные под джинсовые бриджи бедра, тепло и терпко ласкало грудь, прикрытую футболкой, оглаживало предплечья и пока ещё не загорелую шею. Чтобы чайки кричали и шумели над головой. Чтобы песок под ногами приятно щекотал и забивался между пальцами. И вокруг ни души. Только море сонно лижет берег и его ноги, солнце греет, а он млеет, подставляется под лучи и не думает. Про работу, про неудачную миссию, про бинты сдавливающие грудь, про расстроенного Тсуну, про Хибари. Хибари, смотрящего так, будто всё он проебал. Окончательно и бесповоротно.
Ямамото не стыдно. Потому что он уснёт позже и ему приснится море. Снова, как и каждую ночь до этого. Крутые скалы на островах, чайки, песок. И когда ему станет получше, он просто уедет. Увидится с отцом, со старыми друзьями из команды или с одноклассниками, или однокурсниками. Отключит телефон и просто побудет один. Без глупой необходимости бесконечно думать о том, какие слова подобрать на переговорах, как улыбнуться, как не попасть в засаду, как не влезать в те дела, которые ему не нравятся. Как не смотреть на Кею и не раздумывать о том, что всё это ужасно неправильно и он этого не хотел. Не хотел, но безумно, до одури, желал. Наконец-то не думать. Хотя бы недельку пожить для самого себя.
Неделя - это безумно долго.
Такеши не знает, чего именно ожидает от Кеи, всё ещё сокрытого тенью. Он слышит голос чужой, бархатный и мелодичный - он бы хорошо зарабатывал, если бы работал оператором в сексе по телефону, но не пошло бы ему, совсем, а вот роль бдсм-госпожи очень даже - понимает даже, что начали они не с того. Ямамото надо было сказать хоть что-то, чтобы понять, чего ожидать и как защищаться. Кёя просто не любит, когда ему говорят "хоть что-то", оно и понятно, в общем-то. Надо было более осмысленно выбирать, начало это ведь так важно, с ума сойти. С Кёей у них всё странно, но он, может быть, так не считает, ему и дела наверняка нет до того, что там у них и почему. Это Такеши всегда переживает, волнуется и пытается устроить так, чтобы никто не был в обиде. Хочет получить объятия, но в итоге получает в нос. Кёя - это не компромисс, он сталь и кровь, он не ищет уступки и не идёт на них.
Вполне вероятно, что Такеши это всё придумал сам себе. Это его любимое хобби, сразу после бейсбола и "пути меча". Он снова всё придумал, выстрадал, упал в объятия тоски и закрылся от реальности.
Он смотрит устало, совсем не прячет и не заглушает вздох. Ну, что он скажет? Что американцы с самого начала не собирались дружить? Кёя это и без него знает. Что Ямамото это тоже знал, но всё равно пошёл, потому что такой был приказ? Это тоже очевидно. Им ведь просто нужен был повод для того, чтобы оправданно спустить Цербера с поводка. Сказать о том, что пострадал лишь потому что лучше бы пошёл совсем один, тогда бы и выбрался не переплыв перед этим Стикс ровно до середины? Это лишь оправдание. Но Ямамото правда намного эффективнее работает, когда не приходится кого-то защищать. Если за его спиной кто-то, кто нуждается в помощи, он не собирается с силами и не превозмогает, а лажает ещё сильнее. По нему всегда видно: трясётся за жизнь чужую, потому что молодец. Как будто не он на неделе со свистом мурчащим расчленял чьё-то тело до состоянии "полоска мяса-косточка-полоска мяса-это даже можно продать". Он это не всерьёз, конечно же, но от этого не менее жутко. Ямамото вообще не самый приятный человек, что бы о нём не говорили.
По итогу, конечно же, добавить особо нечего. Конгрегация всех их общих смыслов, задумок и идей. Наверняка это Реборн придумал отправить именно Ямамото. А Тсуна усовершенствовал план и послал в довесок ещё нескольких людей, потому что жертвовать не любит. Особенно когда речь заходит именно за Такеши, у Тсуны тоже отключаются мозги, разом и бесповоротно. Врубить их обратно можно не по щелчку, но с хорошей и крепкой пощёчины. В этом искусстве хороши только Реборн и Кёя. Раньше ещё отец Тсуны, но. Паршиво это как-то. План был бы хорош, если бы Такеши поехал один. Ну, с Кёей или Гокудерой, максимум. А так. Чего теперь вспоминать. Было и было, теперь надо разгребать последствия. Но не ему, у него постельный режим, питание по расписанию, всеобщее стенание на тему "как же так, бедненький". Бывало и похуже, но почему-то все всполошились именно из-за него. Даже не за Семью, в первую очередь. Это странно и немного напрягает, если откровенно. Потому что так пекутся только об умирающих, доживающих последние минуты жизни. У него не всё так скверно, он уже почти здоров.
Рёбра ужасно болят. Удивительно, что его не добили выстрелом в голову. В штатах думают, будто от пули в живот умирают. Долго мучаются, страдают и мечтают о смерти, но не умирают. Ямамото не умер и вполне себе функционирует дальше, вглядываясь во тьму и пытаясь разглядеть чужое лицо. У Кёи это принцип такой: прятаться и скрываться, чтобы не видели и не запоминали. Такого попробуй ещё не запомнить. Ямамото скользит взглядом по чужим ботинкам начищенным, по ткани брюк, вдоль икр, до острых коленей, до пальцев тонких и гибких, наверняка прохладных, кусочек бедра и дальше глухо. Пламя чужое немного раздражает. Почему нельзя хотя бы раз без всего этого? Он, разумеется, знает, почему. Но всё равно бесит ужасно.
- Разве ты не должен чистить мне яблоки и убеждать в том, что всё хорошо и мне не о чем волноваться? - Ямамото улыбается легко, тепло и добродушно, предпочитая игнорировать разговоры и фразы о том, что за его головой охотятся. Как будто в последние пять лет это было не так. Детский сад. - Это больница, здесь не говорят о работе. Давай о чём-нибудь другом.
Угроза жизни - это, конечно же, их общая работа, её весомая часть. Не пыльный и не тяжёлый труд, до которого каждый из них величественно снизошёл. Только Такеши всё равно не хочет об этом. Тем более что теперь ему ещё долго придётся отсиживаться на скамейке запасных. Тсуна теперь никуда его не отпустит. Кёе снова придётся жертвовать сном и много работать. Замена игрока.
Поделиться52019-04-25 16:31:22
Кому-то жизнь в мафиозной среде дается сложно. Кому-то, но не Кее. Ему привычно и нормально. Взгляды Савады забавны - он хочет решить все миром, хочет легальный бизнес. Кея вздыхает, покрепче перехватывает оружие - и понимает, что сейчас в Италии затишье перед бурей. Не сможет сильнейшая семья Альянса выйти так просто. Не смирятся с этим криминальные боссы. Ситуация с американцами - это первый ветер. И крепчает он очень быстро. Хибари к этому готов - к тому, что теперь крови будет еще больше. Он все еще помнит тихие улочки Намимори, помнит крышу школы, на которой спал, но все это уже кажется таким далеким, что словно в другой жизни. И мать далеко, и отец далеко - даже если Кея бывает в Намимори и его слово там все еще закон, а влияние непреодолимо. Это все уже как-то безысходно далеко. Кто-то бы впал в меланхолию - не Хранитель Облака, точно не он. Он даже не оглядывается. Только иногда по привычке засыпает на свежем воздухе. На пару минут, может, на час - неизменно готовый к атаке и крови на руках. Для Кеи непросто выспаться. Еще со школы. У него паранойя и вообще много проблем, о которых он не говорит, потому что проблема - это когда тебя это волнует и когда это мешает. Кея уничтожает все, что мешает - и не обращает внимание на волнение. О чем волноваться сильнейшему среди равных? У него есть Хиберд и Ролл - и этого хватает. Честно. Ему нет необходимости искать себе кого-то и чего-то от жизни ждать - он для этого не создан. Даже если за Такеши Кея волнуется. Не создан. Не додали. В Хибари ни нежности человеческой, ни вообще человеческого, кажется, он поводит носом, воздух втягивает, но для всего общечеловеческого и доброго его не натаскивали. Катану не куют для резки мяса на кухне.
Такеши такой же, но упорно представляет себя кухонным ножом.
Кее привычно разбираться с людьми, но чтобы его выпустить, нужно жертвовать пешками. Пешка доходит до противоположного конца доски - и появляется право выставить смертоносного ферзя, который ходит так, как хочет - и жрет тех, кого хочет. А Такеши - Такеши магараджа. Позволить себе размен не может. Вроде не один пошел - но считай, что один. А в одного против полного комплекта фигур идти очень сложно. Такеши, конечно, способный и сильный, но бестолочь милосердная. Кея любит играть в шахматы - в последнее время все чаще играет в них с Реборном. Мудрый киллер опытен и хитер. Играть с ним занятно и интересно. И именно из-за этого Кея всегда узнает игру советника Савады с первого хода. Размен Такеши на возможность убрать неверных - ход жестокий и расчетливый. Но действенный. Хибари все равно не очень одобряет. Даже если сейчас фактически развязали руки. Он бы пожил и со связанными. Кея правда волнуется. Не хочет объяснять причины и искать отговорки. Кея хочет спокойствия, умиротворения и решать все разумно. Ямамото потрясающий боец, но слишком ответственный, слишком милосердный. Уже убивал, да - а вот смириться с тем, что рядом умирают, все никак не может. И это очень трогательно, но сложно. Таких людей очень легко застрелить, например, в окно больничной палаты. Ямамото-то только рад будет. Балда улыбчивая. Кея волнуется. Кея злится. Не как Савада - Савада на нервах и на взводе. Кея злится тихо и незаметно. Кея не одобряет бесшумно, словно затаившаяся на апельсиновом дереве черная мамба. Он просто укусит и убьет. Остальным нужны ритуальные свистопляски и предупредительные выстрелы. Глупости. Зачем предупреждать о том, что убьешь? Ты или убиваешь - или нет. Это очень просто. Ничего между нет. Пощадить - это не убить. Промазать - это не убить. А Кея так не делает. За этого его отдельно почитают единицы - и ненавидят тысячи. Хибари только размеренно наблюдает и следит, прежде чем куда-то пойти и что-то сделать. Этому очень просто научиться, просто почему-то никто не хочет.
У Хибари взгляд цепкий - как крюки, на которые подвешивают туши мясные. Такеши - не туша, но тоже подцепляется.
- Я никому и ничего не должен, - еще момент - и Такеши может стать грушей для битья, потому что ступает на опасный путь, но Кея милостив и милосерден, а потому благородно делает вид, что ничего не слышал и ничего не было, не он первый начал так поступать, начал именно этот умник, Кея просто принимает правила, потому что они его устраивают, - но все хорошо и тебе не о чем волноваться, это очевидно, - потому что он здесь и со всем разберется.
Кея осматривает. Внимательно. Оценивает ущерб. Ямамото выглядит живым - и это все, что имеет значение. Хибари не из тех, кто поцелует в раненную коленочку, чтобы она не болела - он прохладно посмотрит, удостоверится, что живой - и пойдет дальше по своим делам. Но рядом с Такеши почему-то задерживается - и это немного странно и привычно, но Кея уже смирился, что в этом отношении все и всегда странно и привычно. Кее привычно осознавать, что Ямамото за ним наблюдает. Кее привычно наблюдать за тем, как бережно Ямамото сжимает ладони Савады и улыбается ему. Гокудера непременно полезет отпихивать от Савады Хранителя Дождя - ведь, черт побери, это босс, нельзя с ним так, о боже, Джудайме, дай я сдую пылинку. Мукуро и Хибари солидарно переглядываются - потому что Хаято может пытаться обмануть всех, но не их. Не Мукуро-обмани-меня-если-сможешь. Не Хибари-вижу-тебя-насквозь-потому-что-сделал-дырку. Это одна из немногих вещей, в которых Облако и Туман сходятся - и закатывают глаза, мол, да, мы поняли, что ты очень не хочешь, чтобы так трогали не тебя. Да, иногда Мукуро говорит больше, чем позволено - и их шаткое перемирие прерывается железом у чужого горла. Кея не хочет обсуждать все то, что заходит на территорию его личных дел. То, что столько раз почти получалось, но для чего Такеши то ли слишком труслив, то ли слишком верен, все равно не вышло. Кея это принимает. Даже почти не ошибается. Послушно помогает справиться с проблемами - и растворяется там, куда остальные и не заходят-то толком. Кея не будет тянуть за уши и навязываться. Он слишком себя уважает, времени почти не имеет, а все прочее... а для всего прочего он не создан. Он предпочитает на этом настаивать, потому что так удобно. И с кресла он встает плавно, бесшумно - пересаживается аккуратно ближе. И все еще очень цепко рассматривает бинты и прочую дрянь, которой быть не должно. Но она есть. У Такеши есть желание поговорить "о чем-нибудь другом". Кея не очень социален - и чаще говорит действиями. Сейчас ему просто сказать нечего.
Отредактировано Hibari Kyoya (2019-05-17 03:40:32)
Поделиться62019-05-12 16:56:11
Не убегай.
От Хибари пахнет не кровью, силой и слезами чужими – но порой, как-то всем вместе и сразу, Такеши в такие моменты стыдливо отводит взгляд и поджимает губы, потому что всё ещё никак не признается самому себе, что нравится, что солидарен, что чувствует то же самое, хочет смотреть и видеть, но слишком, просто слишком – от Хибари пахнет упущенными возможностями.
В квартире у Кёи пахло чем-то сладко-терпким, щекочущим ноздри, дразнящим кончик языка. Тогда было трепетно, устало и волнительно, когда они стояли на балконе и говорили. Стакан приятно и холодно ложился в ладонь, алкоголь грел изнутри, Хибари стоял рядом, а слова как-то сами собой шли на ум. Говорили мало, в основном, конечно, говорил Такеши. Рассказывал о том, что чувствуешь, когда доходишь до грани. Когда прямо сейчас представляешь, как шагнёшь из окна и вслед тебе будут смотреть разочарованно и так, будто ты предатель и клятвопреступник. В таких вещах если и признаёшься, то непременно вот так: когда в голове мутно, пусто и лишь белый шум на волне восприятия. Ты думаешь, ты не ждёшь, ты просто говоришь и не ждёшь ответа. Говорить с Кёей – всё одно, что с самим собой, перед зеркалом. Только это зеркало не правды-кривды, а суровой реальности, где тебя не обнимут, не чмокнут в лоб и не скажут, что всё завтра станется прекрасно. Не станется. Не будет у них ничего прекрасно. Завтра может не наступить, потому что кто сказал вообще, что он передумал насчёт шагов и окон дурацких. Он вообще много о чём думает-передумывает на досуге, в свободное от работы время. Когда проводит двенадцать часов в самолете, мчась хер знает куда и зачем. И, лишнее это всё, но слова всё ещё сами. Как и руки сами, так и всё тело, чего уж там.
Он тысячу раз представлял, как это могло бы быть у них, если бы не.
Такеши бы и рад всё исправить, только его всё несёт вперёд. Как тогда, на школьном поле, где надо успеть пробежать, прежде чем. Ты бежишь, сердце заходится бешеным барабанным боем, как перед казнью, в висках бешено стучит и ты думаешь только о том, что надо успеть. Нельзя остановиться. А он почему-то останавливается. Склоняется, жадно тянется и в последний момент тормозит, а под сбитыми и потрепанными кедами только пыль. Не база. Не добежал. Не успел.
Он почти чувствует привкус на чужих губах и дыхание замирает на тысячное мгновение.
От Кёи в тот вечер пахло не разбитыми надеждами, а возможностью. И это ранило сильнее, чем что-либо ещё: он точно помнит, что Кёя не отвернулся. Не отстранился. Не скривился. Не замахнулся для удара. И выглядел он так, будто ударили именно его.
Трус и предатель. Заслужил сдохнуть там, где не сдох, увы, не сложилось.
Не трусь.
- Спасибо, - Ямамото слабо щурится и улыбается не криво, а искренне, даже если с надломом. Ему всё ещё стыдно смотреть Кёе в глаза. Всё ещё стыдно за то, что вот они здесь и сейчас, хотя могло быть совершенно иначе. Не так хлёстко, глаза бы так не щипало, рёбра не трещали бы, а пальцы не цеплялись бездумно за одеяло (не) спасительное. Он прочищает горло, чтобы звучать не так хрипло и жалко, - за то, что пришёл. И за. За всё, наверное, да. Спасибо за работу. Даже если я не хотел о ней говорить и вообще хочу сейчас куда-нибудь ещё, а не здесь.
«Куда-нибудь, но с тобой,» - звучало бы даже не жалко и глупо, а скорее уж печально. Так, что ладони Кёи, скованные кожей не своей, но перчаток чёртовых, непременно бы сомкнулись кольцом нерушимым вокруг шеи. Такеши бы даже, наверное, обрадовался такому исходу, но не признается в этом: Кёя это прекрасно знает. Читается в каждом взгляде, каждом лёгком движении тела, каждом не проронённом слове. Словом. Такие вот дела. Иначе у них не бывает, а Такеши всё ещё тоскливо, горько и стыдно.
За то, что струсил тогда и не пошёл дальше. Не смог, не захотел, не додумался, какая сейчас уже разница.
Не убегай.
- Ты злишься на меня, - он не спрашивает и не утверждает, фраза просто сама собой подвисает где-то в воздухе, в свободном от облачного пламени месте. Пламя облака заполняет собой всё, не потому что таково его свойство, а потому что это свойство Кёи – забирать, отбирать, ограждать, заполнять и далее по списку, что там лишает личного пространства и возможностей – вот это вот всё про Хибари. И то, что у него там где-то туман, так от этого не легче, потому что облако стопроцентное.
Такеши, если честно, плевать на все причины-следствия. На снайперов, которые уже наверняка спешат к своим позициям или только пьют чай перед выходом; на каждого потенциального убийцу в тени, убийцей может быть и медсестра, в лучших традициях бульварного чтива; плевать на омерту, на мафию, на Реборна и его игры. Даже на то, что всё так и было задумано. Плюс-минус. Может, Такеши по плану должен был остаться в штатах навсегда, для пущей красоты и убедительности, кто уж теперь расскажет. Вряд ли Реборн так уж прям намеревался отбрасывать ценный кадр сразу в биту, можно разыграть иначе, зря его что ли дрессировали огнём и мечом, ну честное слово. Только это всё игры, конечно. Он не упадёт от пары пуль, он вообще в принципе не упадёт, потому что команды такой не поступало. Потому что Тсуна трясётся над ним, потому что трясётся Реборн, трясётся Скуало и ещё много кто. Тсуна не допустит, чтобы что-то…
Нет. Не так. Это случайность, а не перст судьбы.
Не уходи.
Такеши внимательно наблюдает и видит лишь Кёю. Кёю, который с этой красной подводкой выглядит так, что во рту пересыхает и приходится едва заметно обводить кончиком языка ещё не до конца зажившие губы. Он ощущается и чувствуется так, как никогда до этого. Никогда и ни с кем. От него кружится голова – может, это от лекарств, пускай так, но не так всё равно – сердце бешено гудит, а низ живота томно ведёт. Кёя всё ещё Кёя и хрен что с этим сделаешь.
Такеши помнит пакет на голове и чувство нехватки воздуха, когда тебя душат, душат и душат. А ты, естественно, задыхаешься и царапаешь пальцами, сбитыми в кровь, дорогое дерево. Думаешь только о том, это ли всё или ещё нет, будет ли продолжение. Продолжение было. Было и больно, и удушливо, и до непроизвольных слёз, вперемешку с кровью, слюной и чем-то там ещё. Больно было. Тело уже не помнит, но мозг вполне себе. Пытки были не в первый раз и вряд ли в последний, раз уж он здесь, это всё откладывается, смешивается и встречает тебя во снах не ярких и радужных, а мрачных и утомительных. После ты просыпаешься ещё более разбитым и несчастным.
Но просыпаешься.
Такеши осторожно подсаживается поближе, неловко придерживая рёбра. Они, конечно, уже не рассыпаются, но сам он вот-вот и готов пеплом-прахом осыпаться. С Кёей хорошо. С ним хочется большего. С ним окна и убийственные прыжки из них как-то тускнеют, уже не кажутся привлекательными. С Кёей всё иначе: не так, как с Тсуной, перед которым стыдно до слёз и нелепых попыток избежать момента истины. С Кёей хочется прям как в приступе эйфории, когда бежишь до базы и дальше, не сбавляя темп, потому что чувствуешь, что можешь всё сразу и больше. Когда ты – не просто ты, а твоя лучшая версия, без страха, упрёка и лишней шелухи.
И тут ты просыпаешься.
Не убегай.
- Я понимаю, я это заслужил, - Такеши осторожно касается ладоней чужих, скользнув теплыми пальцами по прохладной коже перчаток. Чертовски хочется их снять и коснуться нормально, по-человечески. Но с Кёей вообще не бывает так, как с нормальными людьми. Вечно приходится пробиваться, продираться, прорываться, в конце не спасая прекрасную принцессу из башни неприступной, а натыкаясь на взгляд пренебрежительный и сухое: «Тебя не звали, герой, уходи или я помогу.» - Дай мне шанс.
Не убегай, черт тебя подери.
Поделиться72019-05-17 04:02:19
Хибари Кея никогда не мог сказать, что любит свою жизнь. Но и обратного не утверждал. Люди же не любят дышать или моргать. Они на это не влияют. На свое появление в мире тоже не влияют. Кея ни за что не отвечает и ничего не обещает. Делает только то, что хочет - только потому что ему не дают выбора во всем том, что нельзя контролировать. Если Хибари умрет, а он умрет, все умирают, то это будет, безусловно, на его условиях, его территории и по исключительно его желанию, потому что он контролирует все то, что контролируется - даже если не может повлиять на сам результат, все остальное - по собственному диктату и указке. Если Хибари пропустил пулю - это его решение. Не потому что Хибари не умеет признавать ошибки - да, не умеет, но не поэтому. Потому что Хибари все решает сам. Умереть или выжить - не дело случая, не дело упрямства, когда дело касается Кеи - это дело решения. Он - сын дисциплины и, возможно, Дьявола, потому что может одним своим решением заставить себя сражаться с переломанными ребрами. Возможно, он даже переживет расстрел. Просто потому что таким будет его решение. Дино всегда эта черта Хибари немного пугала и напрягала - потому что он никогда не хотел делать из Кеи машину для разноса всего сущего на молекулярном - возможно, даже субатомном - уровне, он просто хотел привить ему простое понимание того, что ради семьи нужно стараться, за нее нужно отдавать. Кея понял это по-своему, конечно. Ради семьи нужно отдавать. Не только самому и себя. Другие тоже могут отдавать. Кея любит верность как качество. Когда для семьи есть угроза, Кея ею занимается. Реборна всегда эта черта забавляла, потому что у Кеи есть все то, что есть у Такеши, прирожденного киллера, с одной лишь разницей - Кея не прикрывается моральным кодексом и ничего в себе не отрицает. Такеши куда благороднее и морально выше. Чем ты выше, тем больнее падать. Кея вот не падал совершенно. Кее плевать на мораль. Он убивал детей на глазах их матерей для психологического давления, стрелял старикам по коленям, чтобы выбить из них откровение о врагах семьи, разносил по камушку дорогие виллы и вытирал ноги о девственно чистую кожу младенцев, ляпая ее дорожной грязью и кровью их отцов. У Кеи нет морали. У Кеи только Омерта, собственный закон и неукоснительная верность семье. Даже если зачастую он достаточно далеко, чтобы на него не обращали внимания, а Ураган ворчал и возмущался, что Облака рядом нет. Кея далеко, но нет у Савады зверя страшнее.
Потому что все прочие - цепные.
Сегодня он просто милостив. Что милость для волка, то верная смерть для зайца. Кея милостив. Его милость из разряда "я убью за тебя, чтобы ты был в безопасности". Окружающий мир очень темный. Костры погребальные делают его ярче. Кея делает так, чтобы печи крематория всегда были готовы обогреть население. У него хватит и топлива, и сил. От этого сводит скулы и томно тянет под лопаткой, будто по кости изнутри водят чем-то острым. Это вызывает короткую эйфорию - тусклую, но забавную. Кея не против. С Такеши на балконе было не так - и вспоминать об этом Хибари решительно не собирается. Он был не против. Был только за. Потому что Ямамото... свой. Кея с ним работал, он знает. Кея его зашивал, прикрывал, но это все вторичное, потому что и без всего этого Ямамото Такеши свой. Потому что Хибари наблюдателен - и многое видит, многое знает. Знать - его работа. Хибари называют сыном Сатаны, но у Ямамото Такеши под кожей целый ад, терзающий его неустанно - и превращающий единственные сутки в месяцы. Под кожей Ямамото Такеши резиновое время соседствует с резиновыми уточками для ванны. Всем этим с радостью пользуются его демоны - каждого Кея может назвать по имени. У самого Хибари внутри - стерильная святость и небесная глухота. Он не слышит молитвы и не оплакивает тех, кто их читает, он заживо умирает - и дышит так тихо и незаметно, что больше похож на застывший на фреске ангельский лик. Если так подумать, демоны куда лучше ангелов. Демоны чувствуют куда больше - и куда откровеннее, с демонами можно договориться. Ангелы способны лишь холодеть ликом и наблюдать за тем, как творения их покровителя уничтожают все то, что им даровано. Кея даровал Такеши возможность. Такеши ее отверг. На этом было все. Потому что нет понятия "увести" - Савада и Ямамото давно друг с другом водятся, а Кея давно предпочитает просто наблюдать за горизонтом и ожидать чего-то. Не у моря погоды, конечно. Просто один раз он поддался моменту - и понял, что это было зря. Кея даровал не возможность себя держать за руку - она была всегда. Он просто дал право выбора. В этом и была его милость. Милостью Хибари Ямамото обласкан и одарен многие года, только вот люди всегда выбирают своих демонов.
Кея не для благодарности делает все то, что делает, а потому и бровью не ведет на чужое "спасибо". Это его работа - защищать семью. Всякий раз, когда Хибари стреляет в людей и превращает их кости в пыль, всякий раз, когда шеи детей хрустят под руками, он не ведет и бровью, потому что это его работа. Защищать семью. Первый хранитель Облака Вонголы закон защищал, такая уж в то время была романтическая пора - люди убивали за веру и прочие несущественные вещи вроде дам сердца. Хибари не ведет и бровью. Потому что он делает это все не для благодарности - никто не скажет "спасибо" за бойню. Кроме, конечно, Савады и Такеши. Они почему-то уверены, что за такое благодарят. Реборн кивает - и вместе с Кеей они стоят где-то в тени коридора и тихо обсуждают следующий пункт. Если у Хибари есть настроение слушать чужое мнение, а у Реборна есть настроение побыть наставником и подкинуть дельных мыслей. Даже в эти моменты Кея не ведет и бровью. Потому что не для благодарности и не для разговоров в тени. У Кеи за десять лет ни одной попытки заглянуть в глаза Реборну и ни одного желания слушать простое человеческое "спасибо". Потому что глаза Хибари привык видеть стеклянными, а простое человеческое отодвигает ради семьи. Огромного алтаря язычников где-то в джунглях - с пернатым змеем на вершине и катящейся по лестнице отрубленной головой.
У Хибари непроницаемое лицо - всегда непроницаемое. И глаза всегда по-честному железные и строгие. Он прохладен и спокоен, только слабо фыркает - потому что не злится. Совершенно нет. Злость - слишком категоричное и слепящее чувство. Кее нельзя ненавидеть и злиться, потому что ему нужен чистый разум. Из маленького и злобного ребенка он вырос в абсолютно страшное зло. И страшное именно из-за того, что чистый разум. Это не значило, конечно, что Хибари не испытывает эмоций. Испытывает. Например, поступком - отказом - Ямамото он был скорее разочарован, но не разозлен. Когда Ламбо видит Хибари после своих косяков, он всегда рыдает, потому что "Хибари злится". Но Хибари не злится. Потому что жизнь из раза в раз заставляет чувствовать его не злость, а глухое разочарование. Разочарование тем, что возраст не сделал Сасагаву менее шумным, Мукуро - менее живым, Ламбо - менее тупым. Продолжать можно долго, но самое главное, что Такеши не рядом. Это, конечно, разочаровывает больше всего. Но Кею выпускали резвиться в мир мафии не для счастливой жизни. Он создан оружием с рождения - и заточен своими учителями. Кея может убить любым предметом. Может убить голыми руками. Может убить взглядом - Ламбо в этом уверен. Хибари просто не злится - и смиряется. Не с поражением - потому что это же не тренировка, в которой Такеши как-то раз-другой победил. Жизнь за пределами тренировок бьет побольнее. Кея просто привык собственным решением боль минимизировать - и отрицать все то, что причиняет ему дискомфорт. Все просто снова будет как обычно. Надо просто запихнуть это подальше, если вышвырнуть не удается. Очень простая формула.
Кея не любит самобичевание. Потому что оно бесполезно. Он только внимательно смотрит - потому что поворачивает голову. Кея не любит тактильных контактов и контактов с людьми вообще. Он любит животных, чай, размеренное спокойствие своего особняка в Японии - и спать на широких кроватях. Больничные его не устраивают в этом плане. Как и больницы. Как и люди. Но у Ямамото Такеши под кожей целый ад - поэтому он не совсем человек. Даже если упорно спиливает рога и хочет жить среди "нормальных" людей. У Кеи все нормальные люди вызывают скупое пренебрежение и желание отгородиться. Ямамото вызывает только уважение и. И. Много чего и. Это не важно. Потому что у всех так. И это, наверное, абсолютно нечестно - с такой способностью ударяться в самобичевание. Но шанс дать Хибари готов. Он никогда этого не делал, конечно, но сейчас - готов. Во многом потому что о шансе просит Такеши, а Кея настроен милостиво. Кея не любит самобичевание. В отличии от Такеши. Поэтому и целует - аккуратно скользит губами по уголку чужих. Чтобы не бередить раннки и не навязываться. Просто обозначает позицию и свое согласие. И даже не отрывает рук, что персональный подвиг и победа над неприятием касаний. Возможно, все дело в перчатках. Но дело скорее в Ямамото Такеши.
Поделиться82019-05-28 23:24:54
Twenty One Pilots - Ride
"I'd die for you," that's easy to say
"I'd live for you," and that's hard to do
Так себя чувствуют те, кто горят за грехи не чужие, но точно за собственные. Ведьма, добровольно взошедшая на костёр, зовущая своих демонов безумным голосом, до содрогания земли и сердца, до завывания ветра и потрескивания разгорающихся веток. Ведьма, зовущая демонов не для спасения, а для раскаяния. Извинения перед своими детьми, которых растила, вскармливала молоком грудным и слезами, заточала внутри себя, берегла. Омывала кровью, проклятиями и молитвами утробными. Не убиенное, но мёртвое дитя – каждый из них. Она заберёт их с собой. Так забирают с собой в могилу то, чему нет места в мире под луной или под солнцем, нигде этому нет прощения. Ни внутри, ни снаружи. Она очистит себя. Она спасёт их.
Такеши нежно лелеет и баюкает в ладонях каждый из своих грехов – он знает их имена, их запах и вкус, их всё, из чего состоит сам если не наполовину, то полностью – вжимает в грудь до хруста грудной клетки, раскрывая её, расцарапывая ногтями. Он не ищет прощения или спасения, грехи замаливать не поползёт, но вспомнит о каждом из них, прежде чем принять в объятия новый. Так было если не сначала, то с другого начала, которое начинается прямо сейчас.
Как же много вопросов. Кёя знает ответы на все. Кёя не ответит ни на один. Потому что Такеши не спросит.
Господи, как же с Кёей сложно. Он не говорит, он слушает, он чувствует, он даёт, но не берёт. Он не берёт, а требовательно забирает, то, что ему причитается. Только Такеши он почему-то не берёт, не забирает, не требует. Он не делает ничего, просто смотрит со стороны, как на нечто занимательное, но не до такой степени, чтобы подойти ближе и взглянуть как следует. А как следует? Это продолжалось слишком долго. То ли со школы, то ли после неё, то ли, может, началось десять минут назад. Кто его знает этого Кёю. Он же не телепат и хреновый, если честно, психолог. Видит разве что свой нос, даже когда прыгает в пустоту спиной назад, не заботясь о том, сколько падать и падать ли вообще.
Он никогда не спрашивал, но как это бывает у нормальных людей? У тех, кто точно не они.
Он падает.
Его называют сердцем Семьи. Не прогнившим и жалким, каким и является, а вполне очевидно милосердным, чистым, светлым и не гнилым. За способность прошептать тихую молитву на японском, на корявом итальянском, на несмелом немецком, на не пойми откуда взявшемся корейском – на любом из уместных в ситуации языке. А насколько уместно молиться за того, кого только что убил? Его превозносят за то, что открывает широкие объятия любому, кто в этом нуждается, даже если «у них» так не принято. Даже если перед этим в секунду просчитывает, как встать так, чтобы было удобнее дотянуться до рукояти меча, в случае необходимости. У них ведь тут каждый случай – особенный, это даже не оскорбительно. Это вот самое страшное: нормально. Это нормально. Его любят за то…
Такеши – отравленное яблоко, в нежных ладонях Белоснежки. Орудие – не палач. Никто не станет ругать меч за кровь. Никто не ругает тех, кто подчиняется настолько хорошо, что обзаводится именем собственным.
Никто вообще никого не ругает. Они же не дети.
Такеши мерещится, что он падает раз за разом, стоит ему только увидеть Кёю. Хрустальное лезвие, напоровшееся на алмаз, изломленное, разбитое и затупленное настолько, что не восстановить. Такеши терпеливо собирает каждый осколок-крупинку, вздыхает и не делает ничего. Кёя (не)терпеливо наблюдает, поджимает губы, отбирает осколки и перековывает их заново. Потому что не в стиле Кёи лить слёзы над поломанными вещами. Он восстановит то, что восстановить необходимо. Предаст забвению то, что предать забвению стоит. Не тупое орудие. Палач.
Кёя – не отравленное яблоко. Кёя – зеркало, что расскажет обо всём, что слышать не захочешь, но такая уж правда, заткнись и шагай.
Вот его все и ругают. Это почти смешно, если честно. Только подумайте.
Такеши ломает границы: перешагивает, сметает на своём пути, развеивает в пыль и прах, лёгким касанием пальцев. Вдоль указательного пальца - что никогда не укажет на него самого в обличающе-уличающем жесте – по выступающей костяшке, по впадинке между большим и указательным. Цепляет большой палец своими указательным и средним. Оглаживает большим пальцем тонкое запястье, опускает кожу перчатки пониже и касается той, что настоящая. Сжимает не крепко, на пробу, вдруг нельзя (уже или ещё). Ладони Кёи меньше и изящнее, как будто вовсе не способные на то, чтобы сворачивать шею одним лёгким и заученным движением. Такие прохладные и такие вот правильные, что ни убавить, ни прибавить, пусть так и остаётся, хорошо же. Честное слово, очень хорошо.
- Я тебя чувствую, - осторожно выдыхает в губы чужие, прикрыв глаза и глубоко вдыхая. От Кёи пахнет чем-то мятно-терпким, прохладным, но губы у него горячие. И чувствуются очень правильно. Так, как сам постеснялся или побоялся, потому что слабый и отвратительный. Хибари Кёя не любит слабых. Неженка брезгливая. Но не брезгует целовать губы разбитые и этого становится ужасно мало. До замирающего дыхания и лёгкого поворота головы, чтобы быть ещё ближе, чтобы ещё правильнее.
Чтобы быть полноценным, ценным и настоящим. Таким, каким не был ужасно давно. Целую вечность.
Это не так-то просто, когда желаемое смотрит на тебя своим невозможным взглядом, громогласным: «Ты сможешь», - и смотришь на него в ответ, с немым: «Я смогу?». Иногда ужасно тяжело соответствовать всякому ожиданию, в требовательном взгляде или во взгляде виноватом.
- Я умру за тебя.
Даже если его ждут где-то в другом месте, Такеши всё равно. Впервые в жизни так наплевать на всеобщее ожидание и надежду. На одно конкретное ожидание и надежду. Потому что Кёя ждать его больше не будет. Странно, что ждал до сих пор.
Разбитыми губами сминает чужие. Ладонью ловит пульс на шее и запястье, своего-то уже нет, потерял где-то между пунктом А и пунктом Б, свалился в пропасть и вряд ли уже оклемается. Ну и чёрт с ним, нет ни Б, ни А, а что там в остатке-то? Пульса Кёи ему хватит.
Приятно до мурашек.
Хочется раствориться в этом.
И умереть не от паршивости. Не от неё. Уже нет.
Поделиться92019-07-01 16:24:00
В одном мультфильме в самом начале спрашивают что-то вроде "глядя на человека, вы никогда не задумывались, что творится у него в голове?" - и внутри, оказывается, живут эмоции: и брезгливость, и страх, и гнев, и радость с печалью - и вот они все сидят в голове, у них там шарики-воспоминания и приключения. Хибари уверен - в его голове ничего такого нет. У него в голове только мозг. Никаких эмоций. Потому что они им никогда не управляли. Хибари управляют не эмоции, а сам Хибари и его инстинкты. Никто больше ярмо не накинет и поводок не натянет. Не демоны внутренние управляют - для Хибари есть только один самодержец. Он кормит своих бесов с руки и позволяет вылизывать свои пальцы от крови. Хибари Кея куда страшнее своих демонов. Куда страшнее ядерной бомбы. Наблюдая за бомбой, ты понимаешь, что ничего ты тут уже не сделаешь. Наблюдая за Хибари, ты можешь обмануться человеческим телом - и решить, что можешь сбежать или бороться. У Кеи много шрамов. У его жертв же всего-то по одному гробу. И то не всегда, но это так. Рабочие моменты. Мелочи. Главное - что вокруг сплошная ложь. Ни милых человечков в головах, ни светлого будущего впереди. Хибари Кея не задерживает дыхание - ему совсем не нужно дышать в резервуарах из крови. Ему вообще не особо нужно дышать. Хибари Кея давно мертв. Священные мощи, нетронутые временем - Хибари не разлагается, он каждое утро встает и идет. Ни человечков, ни светлого будущего. Резервуары крови и гробы. Хибари нравится.
Хибари Кее никогда не быть сердцем Семьи, потому что собственное он от всех них запер и убрал подальше. Хибари Кея не думает сердцем и не слушает его, он все понимает и без этого. У него холодные логика и расчет. Он своим холодными расчетом и логикой понимает, что у Такеши безумно теплые руки. И что Такеши тактильный. Ему важно потрогать и понять, поймать - как собаке игрушку. Хибари смотрит на все это безобразие со стороны - но точно не против, когда его бережно и осторожно оглаживают. Он рассматривает прохладно, внимательно. Хибари не прощает ни осечек, ни промашек, ни ошибок. Такеши имеет потрясающее свойство после всего этого не только выживать, но и получать вторые шансы. Хибари терпеливо собирает все разбитое каждый раз - и выставляет снова. Ни на чем не настаивает, ни о чем не просит. Кея не ждет от жизни ничего хорошего, потому что не испытывает болезненных иллюзий. Хибари не слышит камышей и не чувствует покоя - и хочет снова все это ощутить. Хочет вернуться в Намимори, хочет остаться там, хочет слушать природу и вернуть нервам покой, потому что чувствует - может не справиться. Моет сорваться. Идёт на дудочки камыш, народы на убой. Хибари хочет камышей - останется с собой. А это точно сулит именно кровавые бани и работу до последнего выжившего.
Он не отвечает на короткое "чувствую" - Хибари Кея не разменивается на слова, когда не хочет. Хибари не видит смысла нарушать тишину словами. Хибари уже все знает, уже все видит и уже все понимает. Уже. Уже. Уже давно и накрепко. Это до Ямамото все доходит с опозданием. Кея давно выучил наизусть ритм его сердцебиения - и как долго надо биться о глухую защиту Такеши на тренировках, чтобы сбить ему дыхание и отправить в полет. Хибари знает каждый звук - как Такеши падает, как смеется. Хибари аккуратно складывает это все в отдельную папочку в память - и никому не показывает. Это свое. Это личное. Он просто это учитывает и бережно сохраняет. Все умрут - Хибари останется. И все, что сможет делать - помнить. Помнить, что давно чувствует в ответ. Чувствовал еще со школы - рефлекторным наблюдением и парой секунд чуть более долгого взгляда на Ямамото, который тот не замечает, потому что довольно болтает с Савадой, Хаято или какой-нибудь девчонкой. Или друзьями из бейсбольного клуба. Хибари смотрит чуть дольше с по-птичьи непроницаемыми глазами, поворачивается в направлении движения и идет дальше. Хибари чувствовал тогда, когда этому гению тактики и стратегии стреляли - и он хотел помереть прямо на диване. В окружении запаха паленой плоти и контрабандного вискаря.
Хибари не отвечает на "умру за тебя", потому что все еще не разменивается - только слабо приподнимает глаза, мажет лениво по воздуху ресницами - и внимательно смотрит. Хибари Кея не хочет, чтобы за него умирали. Вокруг него и так достаточно смерти, если честно. Каваллоне сделал из него что-то ужасное. Гордился воспитанником. Пытался сделать человечнее, но не вышло. Хибари впервые чувствует человеческое, когда за него готовы умереть. Раньше такого не было - а ведь Хибари даже влюблялся. Раньше. Не так, как влюбляются люди, наверное - любовь Хибари не острая и не болезненная, она почти незаметная. Потому что человеческая. А человеческого в Хибари почти нет. В бочке меда есть ложка дегтя. В Хибари есть капелька человеческого. Это человеческое искренне сопротивляется тому, чтобы за него умирали. Потому что Такеши - не Хибари. Нет могилы, способной удержать Хибари. Нет оков. Нет тюрем. Нет ничего, что может его сдержать. Хибари - Люцифер, потому что презирает все божеское и человеческое, презирает лизоблюдство - и лживую мощь Всеотца. Хибари - Люцифер, потому что персонифицированный дух свободы.
Поцелуй с Хибари - это как сунуть голову в пасть к тигру. Хибари не жрет человека - не этого - и подпускает к себе ближе. Он покусывает - и укусы эти горят рокочущим "ты не умрешь, потому что я не разрешаю". Ты не боишься высоты. Ты боишься упасть. Ты не боишься паука. Ты боишься умереть от его укуса. Ты не боишься Хибари Кею. Ты боишься того, что он может с тобой сделать. Этот священный страх, как у бандрелогов перед Каа, в Вонголе взращен со школы. Когда Хибари говорит "нельзя" - никто не рискнет. Если Хибари запрещает умирать - делай что хочешь, а дохнуть не смей. Дарума-сан упала, Ханако-сан за дверцей туалета, но страх перед неизведанным меркнет, когда рядом Хибари, который говорит "нельзя", а ты не справляешься.
Пульс Хибари - размеренный, как волны пульсара в космосе. Хибари бы отстраниться, ему бы сказать "прости", но вместо этого он придерживает свободной ладонью чужой затылок и не прекращает целовать. Потому что давно к этому шел. Потому что давно этого хотел. Хотя бы поцеловать. Хибари не ждет большего, потому что уже это для Ямамото - поступок, ждать который пришлось десять лет.
Хорошо, что пульсары живут дольше.
Отредактировано Hibari Kyoya (2019-07-01 19:24:46)
Поделиться102019-07-28 21:07:34
Наверное, ему сейчас должно быть потрясающе хреново и стыдно, уничтожающе мерзко от самого себя, от того, чем он стал. От того, что не желает тонуть в одиночестве и тянет за собой Кёю, даже не во имя спасения. Нет никакой паники на корабле, даже оркестр не играет, все стоят и наблюдают. Он видит мир как будто со стороны, толща воды - не испытание, а лишь его часть. Нет даже холодного осознания. Есть только одно желание: забрать с собой и никуда не отпускать до самого конца. Так хоть отговорка была бы достойная. Такеши впивается пальцами в чужие плечи, хватает губами губы, тянет на себя, кусается и крадёт кислород. Радостно жмурится и уже не ждёт, что его остановят. Он не остановится. Сейчас уже нет. Как-то поздно для этого, даже если есть о чём вспомнить и дать себе по роже за всё то, что... Ну, за всё, в общем, что уж там. Так отвратительно хорошо, до мурашек и тихого рычания. Ему есть о чём вспомнить, но он не вспоминает. Даже о том, что рёбра трещат и грозятся рассыпаться не только от груза на сердце, а вполне себе реально и от более весомых травм, чем чувство вины. Можно подумать о том, что это нечестно по отношению к Тсуне, допустим (лучше не допускать, не сейчас, потом, однажды, когда придётся посмотреть в глаза и сказать "понимаешь, тут такое дело", подумаешь, большое дело, правда, такое ведь сплошь и рядом, но это же Такеши, это же Ямамото Такеши, про него никто и никогда бы не подумал, а казался таким...), нечестно в принципе, даже Тсуна здесь косвенно, не как первопричина. Ему так здорово, так волнительно, так потрясающе. Ему просто потрясающе. Впервые без "но" и "а что, если бы...". Кёя - это его "если" и "вдруг". Кёя - это его "я бы хотел, чтобы было вот так" (но не вслух, а украдкой, задержавшимся взглядом и более откровенной улыбкой, даже не такой, какая всем остальным, даже если её не видели). Без лишних мыслей о том, что да, нельзя быть настолько ублюдком. Всё в порядке, всё вот так и должно было быть. Давно. Он и не знал.
Какой дурак. Только подумайте. Гений стратегии и планирования.
О чём только не передумаешь, умирая и собирая себя в сто тысяч первый раз. Он думал о том, как, быть может, было бы хорошо, если бы всё это вот - никогда не. Такеши, может быть, даже бы женился, на какой-нибудь подруге ещё со времён школьных лет, не особо умной, но точно красивой и улыбчивой, нежной и миловидной, она бы готовила ему вкусные обеды, нежно целовала в щёку или что ещё там обычно делают счастливые и влюблённые жёны; играл бы в бейсбол, быть может, даже в профессиональной лиге или с друзьями, на выходных, в перерывах между и между, а может и не играл бы, но точно не пропускал матчи по телевизору; может ресторан уже был бы его, а отец уехал из города в деревню, как и хотел, приезжая лишь иногда, чтобы проведать; может и ребёнок был бы, девочка, наверное, похожая на его собственную мать, а может на мать чужую. Всё как-нибудь бы сложилось. У всех складывалось до него и сложится после. Может быть, он даже был бы счастлив немножко. Может быть, он не просыпался бы по ночам от того, что не может дышать и от того, что так темно, страшно и хочется рыдать. Не напивался бы до беспамятства, после очередного "пойми, Такеши, так надо, мне самому это не нравится, но больше некому, я никому настолько не доверяю, ты ведь всегда меня поддержишь". Он-то, конечно же, поддержит. Всегда. Всех. Любого из них, даже тех, кого не очень-то и хотелось, но в силу определенных жизненных обстоятельств, мать твою, повзрослей уже, ведёшь себя как дитя безмозглое, соберись, противно смотреть. С реальностью всегда так сложно мириться. Даже если и жаловаться не на что. Уж ему-то. Ну, ещё бы.
Посмотрите, у Ямамото Такеши всё настолько хорошо, что не о чем мечтать. Оказывается, было кое-что. Такое вот единственное "кое-что", не как у всех остальных. Кое-что, что из разряда "не может быть" и "совсем уже охренел, замахнулся так замахнулся, хватает же жадности". У Такеши не жадность, а банальная необходимость. Небольшой списочек вещей, которых хотелось бы достичь, чтобы можно было умереть счастливым. Список из одного пункта, как у кого-то в школьном-далеком "хочу стать президентом", или "правителем мира" или "хочу быть богатым и знаменитым", а у Такеши вот "хочу Хибари Кёю, больше ничего, спасибо". И с каждым годом твоя мечта всё ближе к тебе, а ты как можно дальше от неё. Обрастаешь обязательствами, клятвами и обещаниями, которые никогда не собирался выполнять, потому что не можешь по вполне себе банальным причинам, но о таком разве скажешь глядя прямо в глаза, ты гниёшь изнутри, сникаешь и барахтаешься не по желанию, а по привычке. Когда тот единственный, кого тебе хочется, лучше тебя понимает, что давай не надо, господи, как ты до этого вообще додумался. Додумался же как-то. Знать бы, как и почему дошёл до этой точки. Где надо было поворачивать назад? Как? Не заметил. Сам не заметил и вот итог.
Утренний кофе вкусен лишь тогда, когда его есть с кем разделить. Желательно, чтобы этот человек делил с тобой ещё и постель, но. Как тут настаивать, когда тебе не отвечают и на банальное приветствие, не то что на предложение выпить кофе вместе. Надо было быть менее банальным, что ли.
Он не чувствовал себя счастливым как будто никогда.
Глядя на Хибари Кёю непременно подумаешь, будто бы он сотворён изо льда, мрамора и человеческой скорби. Такой сильной и такой хрупкой, неудержимой и ужасно болезненной, как нарыв на теле. Этот нарыв не надрезать, не выжечь и не высечь, никуда не деться, только наблюдать и смириться. Такеши примиряется с тем, от чего бежал так долго. Смиряется и отпускает самого себя. Ну, да, влюблён, ты меня поймал, но за такое не убивают, давай всё обсудим. И вместо "давай будем", всё же - "давай не будем". Давай я ничего не буду тебе объяснять, ты лучше меня понимаешь, что так бывает и кто же знал. Хибари Кёя сотворён из тихих и надрывных "умоляю тебя". Другие умоляют и говорят "не надо". Ямамото Такеши умоляет и хочет, чтобы было надо не ему одному. Даже если это тысячу раз банально и было с кем-то другим (было, он видел, даже если закрывал глаза, отворачивался и молился о том, чтобы ослепнуть и...да, много чего), но это есть и не случалось ничего, что делало бы ещё более живым и настоящим. Ни утренний кофе, перехваченный у симпатичной бариста, на углу, возле дома; ни разговоры длинные, как ночь проведённая на холодном севере; ни фильм такой потрясающий, что невольно забываешь о том, что надо бы дышать; ни секс с кем-то, чьего лица давно уже не помнишь, потому что раз за разом видишь чужое; ни рассвет, встречаемый на холодном балконе, с чашкой в одной руке и сигаретой в другой, а поверх накинутый плед и босые ноги на ледяном полу.
Такеши крепко обнимает за плечи, несвязно хватается за пиджак, целует бледные скулы, оглаживает пальцами подведённые красным глаза, цепляется за волосы. Кёя перед ним - яркие вспышки, как салют знаменующий кульминацию летнего фестиваля, даже если в палате темно и приглушённый свет лампы только мешает и раздражает, Такеши видит его так чётко, как будто впервые в жизни. Не может насмотреться, но не смотрит: вспышки слишком яркие. Он болезненно жмурится, пробует вспышки губами, ластится и вжимается перебинтованными рёбрами, хватает за руки, оглаживает открытые запястья, царапает кожу перчаток. Такеши хочет ещё ближе, ещё горячее, ещё невозможнее. Ещё. Ещё. Дай ещё. Не уходи. Даже если уходить пора - Кёя ведь всегда так занят, ему некогда играть, у Кёи дела и работа, это ты всегда развлекаешься и филонишь, Ямамото Такеши, иди и займись делом, разнообразия ради, бестолочь - не уходи. К чёрту работу. К чёрту дела. К чёрту всё. Он хочет об этом сказать - у Ямамото Такеши рот никогда не закрывается, бесконечно болтает, хоть бы раз заткнулся и проявил себя делом, за десять-то лет, ещё бы, правда десять, боже, какие же они уже взрослые, обалдеть можно - но лишь тянет пиджак с чужих плеч, губами горячими мазнув по линии челюсти, ниже, вдоль шеи, дыханием по коже. Кёя - не каменная статуя. Кожа у него удивительно тёплая и нежная, тонкая, почти прозрачная, сжимать её зубами так волнительно, почти неприлично, почти что осквернение святыни. Сродни тому, чтобы выплеснуть банку чёрной краски на шедевр и навсегда его уничтожить. Отмечать шею Кёи - сродни вандализму, в самом извращённом его виде. Но это так горячо и волнующе.
И сердце бьётся так быстро. Так трепетно, как колибри, запертая в ладонях. Рёбра рассыпаются в прах. Вот-вот и сердце рассыпется. Вообще весь мир рухнет, небо не удержится на чужих плечах, реки потекут вспять, предложения рассыпятся на слова, слова осыплются буквами, верх и низ сольются, а затем поменяются местами, всё полетит к чёрту, через три, два.
И вот, вроде бы всё, конец, приплыли, дальше уже не рыпайся. Но это всё - самое лучшее в мире начало.