Доктор Лектер стоит в шаге от стекла, заложив руки за спину, как хозяин, терпеливо ожидающий, пока гость освоится в его новом доме.

Позади него к полу привинчен стол, на котором высятся рассортированные стопки писем. В последние недели Балтиморская больница получает сотни писем, адресованные новому пациенту. Фредерик Чилтон, не удостоившийся от него ни одного слова, с удовольствием бы оставлял всю поступающую корреспонденцию в бездонных ящиках своего кабинета, используя это как меру наказания за не устраивающее его поведение, но адвокат доктора Лектера неусыпно следит за соблюдением прав клиента. Суд согласился передать осужденного под опеку Чилтона, однако его положение в качестве надзирателя пока что сыро, и в спину ему дышат главврачи-конкуренты, которые тоже не прочь отхватить профессионального признания от изучения Ганнибала-Каннибала. Поэтому Ганнибал каждый день получает почту - разумеется, предварительно вскрытую и проверенную. Самая высокая стопка на столе состоит из угроз и проклятий - это не очень интересное чтение. Пачка гораздо ниже, но все равно куда толще, чем можно было бы ожидать от цивилизованного общества, состоит из посланий нездоровых восторженных поклонников, доморощенных философов и сексуально неудовлетворенных женщин. Эти письма доктор перечитывает, поскольку среди общей истерии в них может встретиться что-то действительно любопытное. И третья стопка - рабочая корреспонденция. Как выяснилось, признание серийным убийцей в психиатрической среде вовсе не является профессиональной дискредитацией: многие коллеги стали просить его мнения по частным случаям с еще большим интересом, чем раньше, а в письмах из Европы не один раз встретилось изъявление сожаления о том, что доктор Лектер больше не имеет возможности практиковать. Он полагает, что некоторые конверты из этой части все же не доходят до его камеры: можно легко представить, как мистер Чилтон, читая очередной запрос на тестирование, адресованный напрямую пациенту, давится слюной от негодования.

Из больничных тестов Ганнибал складывает журавликов.

Как только врачи признали огнестрельное ранение, нанесенное Уиллом Грэмом, более не угрожающим здоровью, ему попытались развязать язык другими методами. Первый, физический, был просто смешон. Второй включал в себя ремни, скополамин, мескалин и барбитураты.

Еще в бытность студентом-медиком в Париже доктор Лектер наблюдал, как с помощью "эликсира истины" из осужденного на казнь убийцы вытягивают то, что он не желал говорить под страхом смерти. С тех пор он немало времени посвятил изучению психотропных препаратов, проводя опыты в том числе и на себе. Он предполагал, что рано или поздно может быть схвачен, и получил достаточно интересные результаты, встраивая механизм самогипноза в состояние измененного сознания. Возможно, теперь, закрепив практический успех на допросах, он опубликует это в статье.

Интоксикация после вчерашней беседы причиняет легкое недомогание, но его организм быстро восстанавливается. Очень скоро тошнота пройдет так же, как фантомный зуд в снятых швах. Выстрел не задел ни одного жизненно важного органа... кроме его свободы. Пуля Уилла заставила его потерять сознание - и вот он здесь, в камере три на три метра, без окна и перспективы когда-либо выйти отсюда. Он осознает это более чем тактильно, хотя и производит впечатление того, кому заключение доставляет куда меньше неудобства, чем его тюремщикам.

Было бы честно, если спецагент Грэм тоже никогда бы отсюда не ушел.

- Добрый день, Уилл, - вежливо здоровается доктор Лектер, едва заметно втянув ноздрями воздух, поступающий через вентиляционные отверстия в стекле. - Как ваше самочувствие? Выпили один кофе и приехали натощак? Не советовал бы вам этим злоупотреблять - восстановление после полостного ранения, осложненного более ранней инфекцией, требует много белка.

Его тон полон такой искренней заботы, что в нем сложно представить издевку. Он кажется даже чуть более оживленно-дружелюбным, чем обычно  на сеансах. Забавная вещь - правда. В представлении Ганнибала она уничтожает преграду между ними, и та, прозрачная и слегка пахнущая моющей жидкостью, переносится в прошлое.

Надо сказать, Уилл выглядит не лучшим образом. Судя по пропущенной пуговице, к его рукам еще не вернулась твердость; а впрочем, он никогда не был особенно тщателен в одежде.

- Как вам нравится доктор Чилтон в своем новом амплуа? Он проинструктировал вас остерегаться скрепок? Присядьте, Уилл, для вас еще утомительно долго держаться на ногах. Скажите, вы чувствуете, что груз целого мира более не тяготит ваши плечи? Вы поймали Потрошителя. Кошмары покинули ваш сон?

Отредактировано Hannibal Lecter (2018-10-22 13:50:06)

 - О, нет-нет, - доктор Лектер чуть заметно морщится, словно на скрипичном концерте ему резанула слух фальшивая нота. - Во-первых, им нужно? Как бы мне ни нравилось, что вы столь изящно отделили себя от своей бравой команды, мне, как выражается мой новый сосед мистер Миггз, хер положить на то, что им нужно. Надеюсь, я вас не шокировал. А во-вторых, мы не можем продолжать беседу в прежней тональности, не отдав должное тому, что между нами случилось. Вы решили провести разговор на инерционной тяге и неискренней вежливости. Это похоже на отрицание реальности и попытку сжульничать.

Он выговаривает нелитературные выражения почти с удовольствием, и в его устах они звучат с особенной непристойностью - но одновременно с хирургической беспощадностью врача.

Разумеется, он знает, почему Уилл осторожничает: он не столько защищает себя от него, потому что прекрасно понимает, что Ганнибалу известен ответ на свой вопрос. Нет, он не может выбросить из головы жучки Чилтона. Как у многих личностей с богатой душевной организацией и сосредоточенностью на внутреннем, у него временами возникает превратное мнение о том, что люди вокруг способны видеть и слышать столько же, сколько он. Это одна из граней чрезмерной защиты личного пространства. А между тем сейчас, после такой травмы, он мог бы сказать, что ему снится резня младенцев и соцработники в лошадях, и никто не нашел бы в этом ничего необычного. Агент Грэм сейчас - герой, и даже журналистам сейчас невыгодно спекулировать на его особенностях: читатели хотят видеть отнюдь не это.

- Забудьте о Фредерике, Уилл, - говорит доктор Лектер специально для записи. - Он настолько туп, что классифицировал меня в чистые социопаты. Ни один более или менее сносный специалист не воспримет его всерьез, даже если он будет цитировать вас дословно. Вы намерены продолжать стоять? Не возражаете, если я все-таки присяду?

Отойдя от стекла, он опускается на привинченный у стола железный стул, придвигает к себе лист бумаги, изрешеченный клетками тестов, и начинает методично, раз за разом, складывать его.

Уилл Грэм. Когда он в первый раз появился в его кабинете, Ганнибалу показалось, что в комнату вошла гончая - до того сильно от него пахло псиной и лесом. Доктор всегда с ответственностью подходил к исполнению своего гражданского долга и никогда не отклонял запросы на проведение психиатрической экспертизы для судов, а уж оказать содействие следствию и вовсе было его священной обязанностью. Проникновение внутрь этой среды было, бесспорно, рискованно, но, с другой стороны, ему давно ничего не казалось настолько забавным и познавательным. Многих убийц поймали именно потому, что эго подтолкнуло их контролировать собственное расследование, но Ганнибал Лектер, не отрицая своего эго, не был многими убийцами. Неприкасаемый, он смотрел глазами тех, кто ловит монстров; а Уилл, сидя в кресле напротив, смотрел глазами самих монстров. Он был действительно интересным собеседником и по своему строению напоминал жемчужину, которая по своей сути является вовсе не красивым камушком, а раной, которую организм залатывает все новыми и новыми слоями собственной плоти.

Что будет, если жемчужину вывернуть наизнанку?

Доктор Лектер не верит, что этот вопрос навсегда останется без ответа, хотя Уилл и сделал всё, чтобы отрезать его от мира и от себя. Впрочем, будем честны, это тоже спорное утверждение: у агента Грэма было бы гораздо больше шансов быть оставленным в покое, если бы он дал ему уйти. Или если бы стрелял в голову.

- Итак, оставим ФБР в стороне, - предлагает он. - Лично вам, Уилл, сильно полегчает, если я назову это месторасположение? Кстати говоря, так уж ли я нужен для того, чтобы его узнать? Примените свои способности. Станьте мной. Скажите, как бы я их спрятал, а я скажу вам, насколько вы правы.

Отредактировано Hannibal Lecter (2018-10-22 13:48:32)

- Лебединый пруд.

Доктор Лектер улыбается с нескрываемым удовольствием.

- Вы знали, Уилл, что, несмотря на красоту, лебеди, в особенности черные, очень агрессивные птицы? Самец, вообразивший, что вы покушаетесь на его территорию, будет гнать вас не хуже банального деревенского гуся, а уж гуси – признанные забияки. Если не желаете вступать с ними в бой, есть одна хитрость: самец никогда не будет нападать на того, чей размах крыльев больше, чем у него. Так что всё, что вам нужно – это размах крыльев.

В одном из самых ранних залов Дворца Памяти лебединый пруд лежит круглым зеркалом, спокойный, пасторальный и созерцательный – сохраненный как место, где можно открыть книгу и испытать по-детски пронзительный восторг открытия и понимания, какой Ганнибал чувствовал в шесть лет, читая на берегу Евклидовы «Начала» и «Трактат о свете» Гюйгенса. Несмотря на то, что это локация счастливого времени, и в ней нет опасностей, присущих большинству дальних залов Дворца, он предпочитает туда не ходить, считая это слишком рискованным для себя. Вместе с тем, поскольку залы надежно изолированы, никакие неприятные ассоциации не помешали ему заполучить подобный пруд в реальности, когда представилась возможность. Агент Грэм прав – просто не смог отказаться.

Черные лебеди на темной воде, с их клювами светящегося алого цвета и причудливыми белыми кольцами, похожими на перетягивающую кончик клюва повязку. Великолепные птицы, преданные одному возлюбленному всю жизнь. Поэты и моралисты любят вспоминать об их моногамности, ставя лебедей в пример человеку, но при этом они забывают упомянуть, или по невежеству просто не знают о другом их качестве. Однажды на бледном декабрьском закате доктор Лектер, покончив с разделкой и выйдя из дома, стал свидетелем тому, как взрослый птенец его пары напал на отца. В противном случае ему пришлось бы покинуть пруд - самец уже начал воспринимать его как конкурента. Молодой лебедь дрался за территорию и право составить пару своей матери – и проиграл. Ганнибал был заворожен тем, с какой беспощадностью отец убил сына: по всей поверхности воды после схватки плавали черные перья с окровавленной белой подкладкой, и сам мертвый птенец, истерзанный, с безвольно утонувшей головой на длинной шее, дрейфовал в розоватом ореоле, как продырявленная погребальная лодка.

Осознание расставания с этими прекрасными птицами-убийцами – одно из того, что в заточении причиняет доктору почти физическую боль.

Он дарит Уиллу эту подсказку, словно золотую звезду за храбрость, на удивление легко и щедро. Кажется, что дальнейшее для ФБР – дело техники, им остается только найти подходящий дом, прошерстив недвижимость жертв и сузив поиск по фактору уединенности. Но доктор Лектер, разумеется, не намерен так упрощать следователям работу – в конце концов, у него не так много того, за что он мог бы торговаться, и эти пресловутые захоронения – практически всё, чем он теперь располагает. А что касается Уилла, то для него это более чем подарок.

Потому что дом, который рисует ему воображение, это не дом установленной жертвы. Это новая возможность.

Поднявшись и вернувшись к стеклу, доктор опускает что-то в ящик для передачи и выталкивает его на другую сторону.  В нем лежит бумажный лебедь с длинной шеей, которого Ганнибал начал складывать еще до того, как Грэм закрыл глаза.

Ему явно придется закрыть их еще раз, поскольку они еще не перешли к главной части сюиты с ингредиентами, но доктору Лектеру хочется на время переключиться. В эту их встречу Уилл вроде бы податливый инструмент, и играет прямо по канону, но из него все еще не удается извлечь звук достаточной чистоты.

- Какие у вас планы? – интересуется он, слыша, как в вентиляционных отверстиях бьется чужой учащенный пульс. – Собираетесь вернуться в глушь, не так ли? Похоронить себя в блаженной тишине. Но в глубине души вы не можете не знать, что тишина для вас возможна только посреди шума. Ответьте на вопрос, Уилл, вам сейчас понравилось быть мной?

Отредактировано Hannibal Lecter (2020-07-05 01:22:02)

 - Преемник? – доктор Лектер смеется. – Нет, Уилл, я вовсе не прошу вас стать моим преемником. Более того, я был бы очень разочарован, если бы вы попытались. Плагиаторы отвратительны, да и к тому же у вас, невзирая на все задатки убийцы, маловато кишок. Вы цепляетесь за мораль, как старушка-католичка – за облатку, и будете думать об этом предмете культа даже после того, как прикончите девять человек подряд. Не переживайте, на постоянной основе вам никогда мной не быть - а если кем-то и стоит становиться, то только собой. 

Ему, впрочем, интересно, звучит ли в голове агента Грэма тот же торжественный и горький голос, которым тот озвучивает все свои «замыслы», когда примеряет на себя его костюм, которому он теперь в точности знает мерку. Доктор почти уверен, что нет: теперь внутренний голос Уилла - это голос Ганнибала Лектера. 

Эмпатическая способность Уилла понять не красоту - он никогда не думает об этом как о красоте, - но элегантность мышления человека, которым является доктор Лектер, соблазнительна, но он отказывается от манеры Господа лепить по своему образу и подобию. Он один своего вида, и это вполне его устраивает. Но Уилл уникален сам по себе, и да, он может чувствовать себя польщенным, потому что Ганнибал с ним еще только начал.

Там, за ограждением, у него гораздо больше шансов соскочить с крючка, и, пребывая в явном смятении и легкой степени лихорадке, он все же явно намерен воспользоваться этими шансами. Неужели удар ножом привил ему инстинкт самосохранения?
Не стоит благодарности.

 - Мы наконец начали говорить с точки зрения силы? - весело интересуется доктор Лектер, похожий на учителя, чей чересчур стеснительный ученик наконец решился высказать свое, а не прочитанное в учебнике мнение. Не переставая смотреть на собеседника, он делает шаг вдоль стекла, еще один, и еще, словно хищник, исследующий клетку на уязвимость. - Давайте взглянем. Шумиха в прессе продержится еще с полгода, но она не особенно меня трогает. Профессиональная квалификация обеспечит мне круг общения как минимум на несколько лет - психиатрия очень привязчивая наука. Итак, смерть от тишины в ближайшее время мне не грозит, и, будем честны, мне гораздо выгоднее придержать информацию на черный день. Так что вы можете мне предложить, чтобы я захотел отдать вам свои сбережения? Просветите меня.

Два раза измерив камеру шагами, доктор вновь останавливается по центру стекла, и его тон меняется на куда менее благожелательный.

- Должен сказать, Уилл, вы не очень благодарны. Я уже вам помог, причем совершенно безвозмездно и по-дружески. У вас есть прекрасный ориентир. Но вы игнорируете эту помощь такой, какая она есть, потому что боитесь снова впрячься, и сейчас твердите про себя на манер Ворона - больше никогда, больше никогда. Меж тем, если вы ее не примете, то этот груз ляжет уже лично на ваши плечи, а вовсе не на Джека Кроуфорда.

Отредактировано Hannibal Lecter (2018-10-27 12:26:04)

- Дружба на час? Звучит пошловато, не находите? – усмехается доктор Лектер.

Как нечто в стиле мистера Миггза из соседней камеры – а впрочем, даже и не «как»: вполне точный концепт проституции – вот предложение Уилла Грэма.

На секунду Ганнибал испытывает импульс рассмеяться ему в лицо, попрощаться и вернуться к своей почте. Это оставило бы его опустошенным и подвешенным на чувстве незавершенности. Совесть, неусыпный страж, не позволила бы ему убедить себя в том, что он сделал здесь всё, что мог. Потому что он сделал отнюдь не всё. Он поторопился, пожелав получить все разом и больше никогда сюда не возвращаться. Не захотел играть по правилам и проторговался.

Сравнение с Джеком Кроуфордом коробит доктора Лектера, но в действительности оно значит лишь то, что Джек-Стоик неплохой манипулятор. Если же опуститься к корням этих манипуляций, то разница предстанет огромной: в отличие от Кроуфорда, доктор в ночной темноте не оправдывает их доводами вроде «кто-то должен это делать».

«Подвесить» Уилла тоже было бы вполне в духе Джека и его ханжески-трагической необходимости. Но здесь их дороги с Ганнибалом Лектером расходятся.

- Объективно жалкое предложение, - говорит он, глядя Уиллу прямо в глаза. Его тон ровен и откровенен, словно он намеренно демонстрирует, как раскладывает все по полочкам. - Однако при расчете бартером всегда надо учитывать ту ценность, которую предлагаемое имеет для владельца. Поскольку все время нашего знакомства я использовал ваше доверие, и развязка этого сотрудничества оказалась для вас почти что фатальной, стоимость жеста по вашей ценностной системе очень высока. Вы должны очень хорошо осознавать, что мое согласие может нанести вам гораздо больше вреда, чем мой отказ. Поэтому… я безусловно принимаю эту стоимость.

Он улыбается. Что-то защелкивается. И исчезнувшая стеклянная преграда возникает снова, но на этот раз не между ними, а за спиной агента Грэма. Теперь они оба заключены в тесной камере, на пару штрихов отличающейся от средневекового каменного мешка. Они оба официально признаны невменяемыми убийцами, и на них обоих будут надевать смирительную рубашку с намордником и пристегивать ремнями к больничной каталке всякий раз, как персонал будет убирать клетку.  Из вентиляционных отверстий внутрь будет сочиться непроветриваемый запах мочи, пота и шизофрении, отдающей козлятиной. И весь мир снаружи отныне будет существовать только на рисунках мягким карандашом, таких же статичных, как и они сами.

И наоборот. Ганнибал готовит на кухне, заканчивая натирать мясо морской солью и розмарином с можжевельником, и терпеливо сносит внеурочное холерическое расхаживание Уилла между разделочным столом, плитой и рядом духовых шкафов. Он знает, что пытаться усадить его в то время, как он рассуждает, приближаясь к озарению – бесполезное дело, и не пытается его остановить, относясь к ситуации даже с некоторым юмором. Кухня залита светом, а за окнами дома падает снег – по крайней мере, Ганнибалу хотелось бы, чтобы он шел.

Две картинки наслаиваются друг на друга, превращаясь во что-то гротескно-среднее.

- Надеюсь, условия нашей часовой дружбы не предполагают, что мы должны отыграть назад то, что случилось, и притвориться прежней командой? Это не самое лучшее применение сокращению энтропии. Ладно, Уилл, скажите-ка мне – вы хотите вернуться к лебедям на пруду, или обсудить что-нибудь, что не дает вам покоя, или по-дружески помочь мне придумать, как бы вытянуть из Чилтона несколько нужных мне книг по искусству?

- Я не только сплю, но и, как все совы, терпеть не могу, когда меня будят по утрам, - смеется Ганнибал. - Поэтому вы могли заметить, что я стараюсь не назначать сеансы до одиннадцати. Если приходится принимать раньше, очень велико искушение покончить со всеми душевными проблемами посредством смещения шейных позвонков. Другое дело, что на сон мне требуется около трех часов в сутки, поэтому я редко ложусь раньше шести.

Этот разговор происходит на кухне и имеет совершенно обыденную тональность, хотя Уилл и кривится - по-видимому, оттого, что находит свет чересчур ярким (лампочка в коридоре больницы прямо над ним). Светобоязнь - вполне естественное временное следствие той терапии, которую применял на нем во время сеансов доктор Лектер. Проникающие искусственные лучи, обычно используемые для лечения нарушения фаз сна, в сочетании со звуковым воздействием вызывали в раздраженном инфекцией мозгу мигрени и провоцировали манию, однако теперь это может быть только соматическим беспокойством. Покончив с маринадом, Ганнибал укрывает мясо полосками бекона и ставит его в разогретый духовой шкаф. Через двадцать минут нужно будет залить первую половину бульона, еще через двадцать - вторую, а в промежутке можно спокойно отдать должное сухому красному.

- Загородные любовные гнездышки достойных жителей Балтимора раскиданы по всему восточному побережью, но давайте остановимся на Пенсильвании. Теперь, когда ФБР точно известно, что Чесапикский Потрошитель - житель Балтимора, аналитики наверняка уже начертили на карте радиус, в котором он мог действовать, ведя оседлый образ жизни и имея постоянную дневную занятость. Плюс, конечно, они отслеживают маршруты моих выездов на экспертизы и судебные заседания в других штатах - надо сказать, очень кропотливый труд. Ну так вот, я добирался до нужного мне дома примерно на час быстрее, чем вы добираетесь отсюда до своего.

Он берет бутылку с подставки, куда сам ее положил. Кухня, в которой они говорят, вовсе не кухня в балтиморском особняке, хотя почти не уступает ей по оснащению. Полуденный свет льется в окно сквозь ветви деревьев с последними хрупко держащимися листьями, и если выглянуть в него, можно увидеть черное круглое зеркало пруда в белой раме выпавшего снега. Непривычное зрелище - доктор Лектер редко бывает здесь днем, а не ночью.

Приличного винного хранилища здесь нет, поэтому, планируя здесь задержаться, доктор привозит бутылку с собой, и всегда аккуратно увозит ее назад.

Ему интересно, сколько из этого видит Уилл. Пенсильвания - край лесов из дубов и гикори, индейского орешника. Пробивается ли сквозь тюремную вонь запах палой заиндевелой дубовой листвы? Идет ли сквозь пол с подогревом холод подвала, который непременно должен быть у этого дома? Вероятно, да.

- Вы никогда не пробовали рисовать то, что видите? - внезапно спрашивает Ганнибал. - Не хотите попробовать?

В конце концов, теперь это рисунки - их единственное физическое окно в мир.

- Для друзей – всегда. Однако по вашей милости на моей кухне перебои с продуктами, поэтому, когда вам в следующий раз понадобится меня навестить, постарайтесь быть так любезны и учесть правило одиннадцати часов.

Доктор Лектер произносит это так, словно абсолютно пропустил мимо ушей громкое заявление агента Грэма о том, что их пути никогда больше не пересекутся. С его стороны это, безусловно, самообольщение, и в глубине души он сам об этом знает. Вопрос здесь лишь в том, придет ли Уилл сюда, или Ганнибал навестит его раньше сам.

В отличие от потерянного в больничной робе Уилла, он точно знает, что выберется отсюда. Через год, или через пять, или через семь ему представится возможность, и он будет готов ею воспользоваться. В коттедже на реке Саскуэханна, очень далеком от дома, который доктор Лектер дарит сейчас собеседнику, в водонепроницаемом пакете лежит качественно сделанный поддельный паспорт и достаточно наличности, чтобы добраться и устроиться, например, в Аргентине. Он знает, что сделает и как, уже сейчас. Невзирая на риск, он обязательно нанесет визит агенту Грэму перед тем, как покинуть США; единственное, в чем он пока не уверен, это в исходе этой встречи. Возможно, за время жизни, отнятое у него в тюрьме, Ганнибал должен будет его съесть. А возможно, он сочтет, что мир будет более интересным местом, если Уилл в нем останется – та же мысль, которой он руководствовался, вонзая в его тело нож. Одевая его в ту самую рубашку, в которой, по мнению врачей, он родился.

Приводнившийся на зарябившее черное зеркало лебедь тоже родился только сегодня. Сложенный из примитивного эмпатического теста, он не обладает достаточным размахом крыльев, чтобы показаться самцу с пруда превосходящей силой, а его внезапное вторжение не может расцениваться иначе, чем акт агрессии. «Хозяин» пруда трубно кричит – так умеют кричать только черные лебеди, белые способны только шипеть, – и бьет крыльями по воде. Его клюв горит в монохроме прозрачного предзимнего леса, как свежая артериальная кровь. Меньше минуты, и настоящая кровь брызнет и завихрится в воде распадающимися спиралями.

Доктор Лектер решает, что во Дворце Памяти сделает пенсильванский дом залом, посвященным Уиллу. На равных расстояниях, в хорошо освещенных местах он расставит в нем все экспонаты, от Миннесотского Сорокопута, экспозиции Кэсси Бойл и Эбигейл Хоббс, жертвы-охотницы, до перьев, привязанных к крючкам, и фатального рисунка Раненого Человека.

Возможно, Уилл благодаря своей отчаянной решимости не увидит этот дом воочию (а без него ФБР может лишь перекопать всё вокруг и на этом зайти в тупик), но отныне будет часто видеть его во сне, как некий символ тьмы, в которую он однажды заглянул, и которая всегда ожидает его назад. Доктор Лектер может быть за решеткой, в Аргентине, в Новой Зеландии, даже в могиле, но дом с лебединым прудом, на котором происходит кровавая расправа, останется на прежнем месте.

- Я думаю, вам просто хочется быть всего лишь имитатором, - мягко говорит Ганнибал, и, прикрыв глаза, в точности воспроизводит в памяти вкус Шато Петрю на языке. – Но, в любом случае, я советую вам найти еще одно хобби помимо рыбалки. Например, жениться. Удостоверьтесь, чтобы она была достаточно травмирована.

Он издает тихий смешок.

- Вы избегаете говорить о том, что чувствуете по поводу того, что я оказался Потрошителем. Как вашему психотерапевту, мне кажется важным, чтобы вы произнесли это вслух.

Отредактировано Hannibal Lecter (2018-11-13 21:07:54)

- Вы, агент Грэм, осколок цивилизованного общества, которого еще не существует, - доктор Лектер наклоняет голову, словно с благодарностью принимая заслуженный комплимент. В этом жесте смешиваются одобрение и сожаление. – Вам следовало целиться мне в голову, когда вы делали свой выстрел – тогда бы мы не пребывали сейчас в этих отвратительных условиях полумер и полусостояний. Спасибо за вашу откровенность, Уилл. Сделайте одно одолжение: когда в точности определитесь для себя, что со мной делать, дайте мне знать.

Его гость не зря побледнел как полотно, исторгая эту исповедь. Он не сказал, что умер, но стал умнее. Не сказал, что раз и навсегда выучился не медлить, услышав голос инстинктов. В его речи не прозвучало ни одного завершенного действия, что равносильно произнесенному вслух признанию: нет, для него ничто не закончилось. Нет заземления. Нет точки.

Разумеется, всё это лишь в голове у агента Грэма. Хороший психотерапевт сумел бы ему помочь. Но вряд ли он в ближайшее время рассмотрит вариант терапии.

Ганнибал улыбается – на этот раз одними глазами, в которых два крошечных отражения утопают в торжествующих красновато-вишневых отблесках. Он услышал то, что хотел, и даже больше.

Убить или отдать книги. Он сам, пожалуй, сформулировал бы это точно так же. Определенно ему будет недоставать их бесед, пусть за словами Уилла и маячит всякий раз бездна хаоса, швыряющая того по волнам, будто щепку. Ужас раскрывается цветком, цветок склевывает птица, птица расшибается о землю, нырнув в полете – примерно таким представляется доктору Лектеру внутренний мир собеседника. Его собственный внутренний мир стерилен, упорядочен с математической красотой и бескровен. Месиво чужих примитивных эмоций, «деликатный музыкальный инструмент человеческой души», по большей части служит ему одноразовым развлечением. Но смотреть на Уилла Грэма с его безостановочным калейдоскопом доставляет ему искреннее удовольствие.

От Уилла исходит запах страха, но не перед ним, а перед внешней реальностью, которая с легкой руки Фредерика Чилтона должна обрушить на него остракизм и ливень диагнозов (а возможно, и погнать как лисицу на осенней охоте). Он все еще не может поверить, что мир никогда ничего не понимает, и обрушить может, самое большее, желтую статейку с домыслами. К облегчению или наоборот, по-настоящему Уилла слышит и понимает только один человек. В этом и состоит львиная доля его вины перед обществом.

Раскрывшийся вкус танинов на языке сменяется солоноватым железным оттенком крови.

- У нас еще хватило бы времени поговорить о кропотливости воссоздания Раненого человека, или о феномене коллективного психоза, который постиг филармоническое общество в полном составе. К слову, не завидую врачам, которым придется доказывать этим обезьянам, заполучившим в руки медицинский справочник, что болезнь каннибалов куру не угрожает им, если только они не принадлежат к папуасам Новой Гвинеи. Но вы неважно выглядите, Уилл. У вас жар, и я бы на вашем месте проверил, не начали ли расходиться швы. Если вы захотите перенести остаток своей выплаты на следующий раз, я, безусловно, вас пойму.

- Только если бы вы не сдержали обещание.

Уилл вполне мог бы не сдержать обещание. А сейчас он цепляется за место перед камерой, имея такой бледный вид, не столько потому, что мечтает покончить со всем и закрыть вопрос, а потому, что боится, что всё действительно закончится, и он останется с собой наедине.

Доктор Лектер садится тоже - опускается на край своей койки, выпрямляет спину и соединяет вместе кончики пальцев. Он чувствует, что его собственное недомогание, вызванное не слишком умелым применением психотропных на допросе, почти прошло: ни тремора, ни дезориентации, ни тошноты. Правду говорят, общество друга творит чудеса.

- Вы спрашиваете, был ли он кем-то особенным, а если нет, то не стоит ли ФБР искать целую коллекцию присвоенных мною домов? Полноте, Уилл, вы хотите доказать мою принадлежность к человеческому роду, или опровергнуть ее? У меня нигде не осталось обездоленных голодающих питомцев, не переживайте. Что касается землевладельца, то он не был ничем ни лучше, ни хуже людей его сорта. Как вы верно предположили, у меня существовала практическая необходимость в месте проведения операций, слишком громоздких для того, чтобы брать их на дом. Не отрицаю, что выбрал таковое место на основе в первую очередь прихоти, и только во вторую - логики и логистики, но кто из нас без греха? У всех есть якоря, возвращающие их к какому-либо истоку. Атрибут-напоминание о времени счастья. У вас есть целая река, на которую вы уходите рыбачить, вы должны прекрасно это понимать.

Он ненадолго умолкает - и немного лукаво хмурится.

- Черные лебеди, в отличие от белых, не поддаются приручению, и действительно прекрасно о  себе позаботятся. Вы ведь не пытаетесь подвести меня к тому, чтобы я подал имя и адрес на тарелочке? Я согласился помочь только вам, а не давать интервью господам Чилтону и Кроуфорду. Для вас всего, что я уже рассказал, вполне достаточно, чтобы локализовать поиск, из чего я делаю вывод - Уилл, уж не анализируете ли вы меня? Решили выбраться из мутных вод эмпатии на грешную тропу ярлыков? Лично мне, если уж на то пошло, близки цветовые обозначения, по крайней мере, здесь есть физическая взаимосвязь с длиной волны и ее воздействием на мозг. Красный - галлюцинации, это статистически установленная ассоциация среди шизофреников. Белый - религиозный бред. Желтый - обсессия... - Ганнибал вдруг резко наклоняется вперед. - Так чего вы хотите, агент Грэм? Зачем вы здесь на самом деле? Не из-за ФБР, нет, это дешевый предлог. Не чтобы поставить внутреннюю точку, потому что для этого вы явно прикладываете маловато усилий. Ну, скажете мне?

- И как, действительно увидели? - с интересом спрашивает Ганнибал. С Чесапикским потрошителем Уилл уже прекрасно знаком и так – а что насчет настоящего доктора Лектера?

Он слегка приподнимает согнутые в локтях руки, приглашая не стесняться в осмотре. Его кисти выглядят странно пустыми. Рукава больничной робы падают к локтям.

Бумажный лебедь лежит на полу. Доктор не отвечает на вопрос о ценности поездки для терапии – Уилл сам на него ответит, когда взглянет вниз и подумает, стоит ли его поднимать.

- Несмотря на то, что решетка как ничто поощряет говорить о людях то, что думаешь на самом деле, и таким образом избавляет от необходимости притворства... Нет, я не знал, что попаду сюда. Я видел вероятность того, что рано или поздно меня поймают - при моем образе жизни нельзя не рассматривать этот вариант. Но не приписывайте мне настолько далеко идущее демоническое безумие. Свобода превыше всего, Уилл. Я питаю к вам симпатию, но, выбирая между собой и вами, не колеблясь предпочел бы, чтобы место на этой койке заняли вы.

Свобода превыше всего. У него осталась внутренняя, но нет внешней. То, что видит агент Грэм - это застывший в стекле тюремного времени срез его личности. Это тот Ганнибал Лектер, который, столь разговорчивый сейчас, будет игнорировать посетителей как пустое место и не издавать ни звука месяцами, нарушая молчание лишь для того, чтобы поиздеваться над чьими-то дознавательскими или научными потугами. Очень скоро ему останутся лишь мелочные развлечения - либо отсутствие развлечений вовсе. В общем-то, сейчас его действительно можно назвать монстром в клетке.

- Когда я всаживал в вас нож, я был уверен, что смогу уйти, - обезоруживающе искренне признается он. - Впрочем, если бы я знал, я не изменил бы угол удара.

Духовая печь на кухне издает звук, похожий на трель овсянки в ветвях. Обед готов. Доктор Лектер подходит к окну, сквозь которое Уилл впустил в дом холод. Они сидят в больнице, а здесь стоят – теперь не друг напротив друга, как всегда, а рядом, плечом к плечу.

Какой красивый снег идет на улице. Черные лебеди на белом полотне похожи на части иероглифов, которые каллиграф выводит, дисциплинируя разум и запечатлевая истину. Только восточное искусство способно выразить в лаконичности красоту образа и почти без слов рассказать его суть, отражение и историю. Запад никогда не был лаконичен. Иероглиф для западного человека - не более чем буква, а срез в стекле - не более чем кусочек отражения в осколке разбитого зеркала. Уилл Грэм несколько проницательнее других, а покойный мистер Хоббс, должно быть, никогда не перестанет подзуживать его, задавая свой предсмертный вопрос, но Уилл Грэм - очень западный человек.

С целой горстью других осколков, которые он несет с последнего разговора, который действительно нуждался – даже не в завершении, скорее, в актуализации.

- В идеальном варианте момент истины всегда черно-белый, - продолжает Ганнибал вслух свою мысль. – Красота в ясности. В конечном счете, это было предельно ясное знакомство. Я могу жалеть о его последствиях для себя, но в самом способе нет причин для сожаления. Вам так не кажется?

- Мог бы, - легко откликается доктор Лектер.

Как ни странно, как раз это довольно просто. Это дело всего лишь темноты, одного-единственного источника света и двухнедельной серии сеансов гипноза. Это химия, нейронные связи и сокращение выработки железами определенных жидкостей. Это одна новая сочиненная для терменвокса вещь.

- Но не стал бы, - добавляет он еще легче.

Длительные сожаления делают мясо горьким: много желчи. Но он готов этим рискнуть. Не столь важно, о чем они, сожаления способствуют памяти, память способствует глубине, а глубина – это то место, где Уиллу полагается быть, чтобы, согласно религиозным канонам, взывать. De profundis, и так далее, и тому подобное.

Ганнибал думает о том, что ему хотелось бы сохранить пулю агента Грэма, которую извлекли из его тела, чтобы однажды вернуть ему ее. Нет-нет, не выстрелом – он презирает огнестрельное оружие, - из рук в руки. Одна пуля и столько траекторий ее возможного полета, столько ответов на один вопрос, хотя, казалось бы, что может быть проще.

Уилл совершенно заморозил кухню. Можно подумать, что запах розмариново-можжевеловый запах пропекшегося мяса разливается не по дому, а по вечернему лесу. Он льется как музыка, переливами вариаций Гольдберга, а мороз сковывает музыку на ходу, кристаллизует и сохраняет ее новой инсталляцией. Это то, к чему можно будет вернуться когда угодно, как и к остальным объектам, которые наполнят эту часть Дворца. Однако другие вещи, почти все, завершенные экспонаты. Этот – повисшая в воздухе пауза.

Еще Уилл слишком долго вглядывается в место преступления на пруду – в кровавые разводы, на которые розовато ложится снег (на черных лебединых перьях у него совершенно другой оттенок). У него меняется размер зрачка и замедляется реакция на свет, доктору Лектеру видно это из своей камеры. Он всегда находил физиологические проявления его «погружений» близкими по роду состоянию эпилептика перед припадком – той паре минут, когда они переходят от беспокойства и дискомфорта к прозрению.
Так или иначе, сам его голос звучит приглушенно, словно доносится из соседней камеры или из-за толщи воды. Он погрузился достаточно; пожалуй, теперь Ганнибал чувствует себя не так изолированно. У него есть компания.

- Уилл, - коротко говорит он, слегка повысив голос.

Этим тоном он напоминает о жучках в стуле или стенах, которых агент Грэм так опасался в начале разговора. У бедного Фредерика к этому моменту как раз должен подплавиться мозг от того, насколько последняя четверть их беседы похожа на невнятный поток бессознательного (комплимент запаху ужина Уилл сделал вслух, в малоприятном амбре больничного коридора). Все это забавно, но доктор Лектер не хочет, чтобы его собеседнику подписали пожизненный недопуск на этот этаж. 

Встав, он подходит к стеклу и касается его кончиками пальцев – для того, чтобы показать, что оно находится ровно там, где и должно быть.

Разумеется, на уровне грубой реальности.

- Надеюсь, я не очень вас разочаровал, - Ганнибал улыбается.

Отредактировано Hannibal Lecter (2020-07-05 01:45:17)