Разлом закрыт. Кайдзю ушли.
И пусть действие это описано скорее в пассивном залоге, главное - они победили. Одержали верх, выжили, отстояли своё право жить и обладать этим миром, этой планетой (пусть и не понятно пока, к лучшему ли, если слушать непрекращающуюся недовольную болтовню доктора Гайзлера).

Позавчера миновало восемь месяцев с ключевого дня. Небольшую мемориальную службу провёл каждый для себя сам в стенах выбранного им помещения: Хансен в одиночку, Мако где-то пропала с Райли, Тендо на пару минут заглянул в полуразобранную для модернизации лабораторию кей-науки, а потом вернулся на вахту. Потому что время никого не ждёт, и жизнь не замерла на счастливом моменте окончательно сброшенного хронометра. Никто не знает, чем ответят Предвестники на поражение, дерзкое, внезапное, с ответным вторжением в их собственную нейронную сеть. Может, они мстительные? Может, им очень нужна именно Земля и напрочь отсутствуют другие варианты?

Так или иначе, останавливаться нельзя, и после полугода комиссий, проверок и обсуждений, ругани, угроз и неохотных компромиссов, ТОК снова в деле по-настоящему, снова обретает силу, финансирование и признаваемый международный статус.

Двенадцать лет они висели на грани, и потому, когда грань вдруг исчезла, продолжили жить в напряжении чисто по инерции. Стакер воспитал их как Сопротивление, и они сопротивлялись. Обыденности, неожиданно нахлынувшему ощущению неотвратимого будущего, глупости людей, всю войну просидевших вдали от линии фронта. И сопротивлялись успешно, но недолго, потому что уже на следующий день после отгремевшего в честь полугода победы салюта поступили первые тревожные вести.

Не полноценный Разлом, нет, но мелкие, чрезвычайно напоминавшие его аномалии стали появляться по всему тихоокеанскому кольцу. Оно словно превратилось в современный Бермудский треугольник исполинских масштабов - и немного иной геометрии - в любой момент готовый выплюнуть на них очередную гадость. И вот минуло два месяца, но известно о них по-прежнему было недостаточно. Полноценно ни одну аномалию ещё никому из потихоньку оживающего, но всё ещё миниатюрного научного отдела PPDC не удалось поймать или исследовать - они слишком быстро исчезали. Именно это их команда собиралась исправить сегодня - доктор Готтлиб, используя свои прошлые выкладки и добытые у противника новые знания, попробовал составить ещё одну прогнозирующую модель, предугадывая таким образом место и время появления следующей аномалии.

Сейчас Тендо уже не очень помнит, почему он вошёл в состав группы, высланной на место. Строго говоря, он давно не входил в мобильные группы, плотно засев в командном центре в качестве бессменного оператора. Вот только Егерей сейчас у них не было, но руки, ноги, голова и инженерные познания были в чести и требовались повсеместно. Так что, в самом деле, кому ещё входить в эту группу, помимо обоих кей-учёных с самыми главными именами и ещё паре сохранившихся со времён войны техников? Трое военных для конвоя, полусписанный военный транспорт с наспех запиханным туда оборудованием, и вот они уже мчатся по шоссе в сторону - как ни иронично - Бухты Забвения, куда он и так должен был лететь через месяц, чтобы тщательно осмотреть всех впопыхах когда-то списанных Егерей и решить их окончательную судьбу.

Здесь ничего не поменялось с дней войны -  ещё бы, ну куда могла деться атмосфера упадка и уныния даже сейчас, когда это не столько кладбище, сколько пока что неухоженный мемориал (на самом деле, конечно, грёбаная свалка, как говорит доктор Гайзлер)? Ветер, чайки и висящий в воздухе тяжёлый запах смазки и масла. Бухта - маленькая экологическая катастрофа, и разобрать её надо будет в любом случае, сколько ни откладывай ("Германн, дальше откладывать просто нельзя!").

Пока рукастые ребята под руководством светил разбирают оборудование, расставляя по периметру, Чои разглядывает нависающие над ними остовы Егерей, их пустые глазницы и разодранные тела. Многих ещё можно узнать: Ронина, Танго, Горизонт.. какие-то представлены лишь кусками, бесформенной грудой железа, опознать которую можно исключительно по цветам и уцелевшим особенностям конструкции. Но идентификация - работа для другого дня, сегодня он скорее просто любуется, рефлексирует и не замечает, как отдаляется от группы всё дальше и дальше, словно загипнотизированный густой тишиной, безмолвностью и неподвижностью металла, в котором он так привык видеть и чувствовать жизнь.

В себя он приходит от чьего-то отдалённого крика, за которым разбирает и вой приборов. А обернувшись сначала видит бледные перепуганные лица друзей. И если Ньютон ещё что-то кричит, размахивая руками, пока его держат двое солдат, то Германн молча замер где-то на полпути к нему, прекрасно видимый сквозь это, но всё же отделяемый этим от Тендо.

Никто из них никогда не видел Разлом собственными глазами, да и записей как таковых не сохранилось, так что, возможно, он был на это похож. Возможно, он не шёл ни в какое сравнение с этим изломом, неровным, напоминающим трещину в пространстве, висящим прямо в воздухе в полуметре над землёй.

- Бога ради, не трогай её! - доносится до него чей-то крик, но Тендо и без того никогда не был настолько безумным, чтобы сознательно тянуть руки к подобному.

Скорее ему хочется отпрянуть или хотя бы тихонечко отступить назад, но и на это Готтлиб мотает ему головой, очевидно догадавшись о его намерениях. На фоне его Ньютон наконец перестаёт дёргаться, о чём-то, видимо, договорившись с удерживающими его людьми, и его отпускают. Стряхнув руки и поправив куртку, он медленно подходит к установленным и всё ещё вопящим приборам и, наверное, пытается по ним что-то понять. Что - Тендо сейчас уже не узнает, потому что аномалия - червоточина, трещина, разрыв? - оживает, отреагировав на его мельчайшее движение, и начинает светиться ярче. Смещается, расширяется и словно выбрасывает протуберанец. А тот, добравшись до инженера, начинает замысловатую пляску по его рукам, множась и расползаясь, покрывая и укутывая его всего, пока у него не начинает шуметь в ушах от стука собственного сердца, пока возня и крики паники не исчезают в электрическом треске, пока он не слепнет от яркости окутавшего его света. Ему не больно, нет, только совсем немного, мать его, страшно, потому что оказаться в Антивселенной по ту грёбаную сторону Разлома, попадая в руки высокоразвитой саранчеподобной цивилизации ему ну вот совсем не улыбается.

Однако, когда к нему возвращается зрение, когда глаза перестаёт застилать свет, и они снова разбирают хотя бы относительные силуэты окружающего мира, он видит всё тот же земной пейзаж. Только над ним безоблачное голубое небо, слепит его вовсе не непонятная энергия, а самое обычное солнце, а под ногами не песок, а асфальт. Дорога. И почему-то он посреди этой самой дороги на коленях, и на него несётся автомобиль.